Франкфурт 939
Шрифт:
– Прошу простить, милорд. У герцога Эбергарда было для меня срочное поручение. Разобравшись с ним, я тут же занялся вашей проблемой. Шум вас больше не побеспокоит.
– А ты молодец. Прими мою благодарность, – и снисхождение. – Я тебя как-нибудь отблагодарю.
Сундук с пустыми обещаниями уже полон, но ладно, при следующей встрече визг, выпученные глаза и слюни бешеного молокососа во все стороны – чем не радость?
Вернулся в кабинет герцога Эбергарда и застал гостя.
– Саид.
– Да ерунда, побывал в трущобах, – он улыбнулся и аккуратно потрогал затылок.
– Я обдумаю твоё предложение, Саид, – произнёс герцог Эбергард и многозначительно замолчал.
Смышлёные эти парни с востока. Сразу понял намёк, поклонился и вышел.
– Он проследил за тобой до трущоб?
– Да. Я думал, стража его остановила. Ещё задержался у ворот, подождал на всякий случай.
Увидел, как вошёл в трущобы, понаблюдал за ним, убедился, что он влип в неприятности, а после довольный отправился к Вигерику с мыслью – одним брезгливым ханжой меньше.
– Что он хотел?
– Занять место брата. Считает, что сможет возглавить убийц.
Глава 13
Брун позабыл, когда вставал раньше полудня. Сейчас ведь утро? Судя по головной боли – утро. Для бандита его уровня день – предвкушение заката. Брун бы и рад вставать раньше – военная служба приучила – да только, что днём делать? Все спят? Можно бить себя в грудь и говорить, что нельзя подстраиваться под других, но это всё херня. Те, кому нужно, давно проснулись и уже где-нибудь на площади, в порту или на рынке срезают кошельки. А ему что делать? В трущобах сейчас никого. Высокое положение позволяет отоспаться.
– Всё что имею – заслужил.
В детстве шпаной приходилось крутиться, чтоб не сдохнуть с голоду. Воровали с Зигфридом на рынке с лотков и с телег на разгрузке. Схватил буханку хлеба и дал дёру. Юркий шкет в толпе, как рыба в реке – руками не поймаешь.
Порой и в предместье прямо с полей урожай воровали. Как-то раз из-за пары яблок чуть не удавился. Застукали его на яблоне, схватили, хотели страже сдать, но Брун сбежал в лес. За ним, поди, уже и не гнались, когда он запутался в кустах с завязанными за спиной руками. Стебли вокруг шеи обвились, даже на помощь не позвать. Дышать и то трудно. Деваться некуда, боролся с погаными растеньями. Вырвался, но стебли так глубоко впились в горло, что чуть кровью не истёк. Его ещё и в город не сразу пустили, боялись помрёт на улице приличного района. Пришлось обходить до трущобных врат.
Брун не родился в трущобах, его отец был рыбаком. Лачуга у самого помойного берега. Покосившаяся крыша и трещина в дымоходе. Да, и тогда жилось паршиво, но воспоминания о детстве всегда приятные и радостные. Ровно до того дня как отец пьяный перевернул лодку, запутался в снастях и утонул.
«И что, блядь, так настырно долбиться? Каждый удар, как молотом по голове. Ну и стерва же ты, Гайя».
Резко встал на ноги и тут же пошатнулся. Поймал равновесие и, спотыкаясь, пошёл к двери.
– Ну что ты как…
Нет, не Гайя.
– Рене, – удивился Брун, и скрестил руки на груди. – Да заплатим мы, заплатим, не переживай.
– Ты ещё кто?
«Нормально, да? Платишь им каждый месяц, а они даже не знают, как ты выглядишь. И ладно бы всё этим ограничивалось, но ведь нет. Хорош командир, своих солдат не узнаёт. Жаль, тебе голову не отрубили».
– Брун.
– Вор? – уточник храмовник, будто сотни других Брунов тоже задолжали.
– Учитывая, сколько мы платим церкви, вор тут ты.
– Давай-ка проясним, во-первых, лично я с вами дел не имею, а во-вторых, вы не платите церкви, а жертвуете деньги на благое дело, чтобы вашим поганым душам вход в Рай не закрыли.
– И как это действует, викарий Руперт передаёт Господу списки благодетелей или у него ключ от райских врат припрятан? Мы ведь воры, ключ можем и украсть. Церковь не обеднеет?
– Замок поменяем.
– Что нужно-то?
– Злую суку ищу.
Руки-то на груди развязались и уже гнутся в кулаки.
– Не называй её так.
– У неё даже на двери нацарапано. Раз уж не любит, когда её так зовут, отчего не закрасит?
– О, она обожает это прозвище. Я не люблю.
– Понятно. Дома?
– Нет. И она жутко занята. Что тебе нужно?
– От тебя? Ничего.
– Я не последний человек в трущобах. Могу помочь в обмен на списание долгов. Ой, прости, на освобождение от пожертвований за прошлый месяц.
Храмовник задумался.
Ох уж эти церковные, у них денег куры не клюют, а трясутся за каждую монету, которой ещё нет.
– Ладно.
– Уверен? Может, с викарием или с Господом согласуешь?
– Ещё одно богохульство и я обеспечу тебе встречу с Всевышним.
Зря он так, Брун угрозы не любит, реагирует на них неадекватно. Он очень гордый, пусть и вор. Для него честь – не пустой звук, но представление о ней своеобразное. Он не позволит себя оскорблять, коль может дать отпор. Но если всё-таки стерпел, промолчал в ответ на унижение, значит – затаил обиду и ждёт момента, чтобы поквитаться. Он та ещё расчётливая сволочь.
– Понял, понял, не горячись. Рассказывай. Что тебе нужно?
– У нас пропал священник, брат Пипин. Где-то в городе прячется. Бледный, худой, вечно сутулится, будто горб растёт. Ему лет двадцать пять, кажется. Если найдёшь, сам его не хватай, позови меня.
– Да ты не понял, не буду я его искать, помогу тебе советом. Скажу, куда сходить, где посмотреть.
– И за это я должен списать долги?
Так всё-таки долги? Храмовник, похоже, даже не заметил. О чём думает, и гадать не нужно, всё на лице написано. Брун непреклонен. Цену назвал, а дальше дело за покупателем. Не нравится – иди к другому продавцу.