Франкский демон

Колин Александр Зиновьевич

— Это нечестно, великий государь! — закричал он. — Если уж речь идёт о поединке, то... По обычаю франков я мог бы настаивать на праве просить о заступнике!

— Ты хочешь сказать, что тогда за тебя дрался бы другой? Я правильно понял? — поинтересовался Салах ед-Дин. — Но какой резон тому, кто хотел убить тебя, жертвовать жизнью ради того, чтобы убить кого-то ещё? Однако определённый смысл в твоих словах есть. Ты действительно слабее. Как же мне уравнять вас?

Окинув обоих оценивающим взглядом, он хищно улыбнулся и приказал:

— Отсеките христианину правую руку! Так будет честно!

Не успел Жослен опомниться, как мамелюки вновь схватили его. Один из них взмахнул отточенным как бритва клинком, и кисть правой руки рыцаря упала на

землю.

— Перевяжите его, чтобы не истёк кровью!

Когда стражники исполнили и это приказание, султан дал команду начинать схватку.

Что ж, и франкам тоже была не чужда хитрость. Молодой тамплиер не стал говорить повелителю всего Востока, что родился левшой, как и рыцарь из Тортосы, учивший своего оруженосца владеть оружием. Благодаря брату Бертье Жослен умел превосходно сражаться как левой, так и правой рукой. И хотя кровь сочилась из обрубка, а перед глазами Храмовника плыли радужные круги, он довольно быстро справился с предателем, отсёк ему голову и, бросив оружие, поднял её, показывая султану.

Даже сердце язычника не закрыто для сочувствия. Тронутый любовью рыцаря Жослена к своему отцу, Саладин не казнил сына своего врага. Он даровал рыцарю жизнь и милостиво позволил ему уйти, разрешив взять коня и меч, а кроме того, предложил исполнить какое-нибудь желание, которое было у рыцаря. И брат Жослен сказал: «Отдай мне голову и тело отца моего». И султан ответил: «Нет, того, что просишь, я не могу сделать, ибо голову врага правоверных будут показывать во всех концах земли моей, чтобы знали мусульмане, как повелитель Востока карает врагов истинной веры». Тогда брат Жослен сказал: «Отдай мне хотя бы тело отца моего». Саладин спросил: «Зачем тебе?» Брат Жослен ответил: «Я похороню его». И султан сказал: «Хорошо, бери, но до заката уходи из моего стана». Солнце ещё не село, но уже катилось к краю земли на западе, и рыцарь сказал: «Хорошо. Отдай мне тело князя Ренольда, и я уйду из твоего стана до заката».

Саладин отдал тело князя брату Жослену, и он ушёл как можно дальше, чтобы султан не передумал и не велел послать за ним погоню, а на рассвете, когда был уже далеко, похоронил отца своего в земле Галилейской в одному ему известном месте. Сам же ушёл в крепость Сен-Жан д’Акр, а когда та сдалась, пошёл в город Тир, а спустя много лет, служа Храму как прежде, стал служить и графу Триполи Боэмунду Кривому, и с ним вместе ещё через несколько лет завоевал город, где родился.

Вот так и закончилась история жизни и деяний славного рыцаря Ренольда де Шатийона, которую описал брат Жослен Антиохиец, коментур ордена Бедных Рыцарей Христа и Храма Соломонова.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Опасения графа Раймунда вполне оправдались, потеряв армию, франки потеряли и королевство.

Стены городов и неприступных замков словно бы сами падали перед победоносным войском Салах ед-Дина. Первой сдалась Тивериада; как и предполагал граф, султан отпустил графиню Эскиву и всех, кто вместе с ней героически сдерживал осаду, позволив им уйти в Триполи. 8 июля султан подошёл к Акре. Сенешаль Жослен де Куртенэ, лишь по счастливой случайности избежавший участи других знатных рыцарей, не помышлял о сопротивлении. Горожане думали иначе, они хотели драться. Чтобы предать Акру в руки мусульман, пришлось пролить кровь христиан. Тех, кто желал сражаться, заставили подчиниться силой оружия, и 10 июля город без боя сдался Салах ед-Дину, который пожаловал его старшему сыну. Аль-Афдаль отдал все брошенные христианскими купцами товары своим солдатам. Поведение юноши так разозлило Таки ед-Дина, чьи воины остались с носом, что он не стал препятствовать им, когда они, к большой досаде султана, разграбили сахарную фабрику.

Некоторых из баронов

Салах ед-Дин освободил в обмен на их вотчины: так без боя им были приобретены Ботрун, Джебаил и Марклея. (Последний город находился на территории графства Триполи. Как видим, Салах ед-Дин не собирался держаться обещаний, данных Раймунду). В Аскалоне фокус, что называется, не удался; когда к стенам привели Гвидо де Лузиньяна и магистра Жерара, король приказал жителям сдаться, но те лишь посмеялись и, в довольно грубой форме высказав королю всё, что они о нём думали, ворот не открыли. Однако продержались храбрецы недолго. Натиск штурмующих оказался настолько силён, а силы защитников настолько малы, что вскоре им пришлось покориться. Всех жителей вместе с их семьями отвезли в Египет, где, посадив на корабли, отправили в Европу. В Газе гарнизон тамплиеров, обязанный подчиняться приказам магистра, сдался по первому его требованию. Так Жерар получил свободу. Он сложил буйную голову спустя два года в странной битве под Акрой, когда одна часть войска султана бежала, преследуемая христианами аж до роковой Тивериады, а другая резала начавших грабить вражеский лагерь рыцарей. Гюи же после своей неудачи с жителями Аскалона ещё несколько месяцев оставался в плену. Он умер на престоле Кипра спустя семь лет после роковой битвы на Рогах Хаттина. Сибилла оставила своего прекрасного феба в 1190-м, ей было всего тридцать лет, когда, как выражались тогда, Господь призвал её к себе.

В конце сентября 1187 года дошла наконец очередь и до Иерусалима.

В тот момент в городе было всего два рыцаря, которые не пошли в поход по причине болезни, и полным-полно беженцев, главным образом жён рыцарей и воинов, погибших в битве или попавших в плен. Сил для обороны не хватало, однако сдавать Святой Город жители не собирались, предпочитая умереть на его стенах. (Все, кроме патриарха Ираклия, он, как всегда, думал совсем о другом). Вскоре в столицу королевства прибыл третий рыцарь.

Впрочем, как скоро выяснилось, он-то как раз умирать на его стенах и не собирался, а приехал лишь за тем, чтобы забрать жену и детей. Звали рыцаря Балиан де Наплуз. Правда, о Маленьком Дамаске Балиану пришлось забыть, так как город к тому времени уже находился в руках мусульман — сеньор даже и не подумал защищать его. В Иерусалиме же младший из Ибелинов показал себя настоящим героем и вошёл в историю просто-таки мастером по сдаче городов и... прекрасным купцом. Он буквально выторговал у Салах ед-Дина довольно сносные условия сдачи. Правда, несмотря на это, большей части жителей, тем из них, у которых не было достаточной суммы, чтобы заплатить выкуп, всё равно предстояло сделаться рабами. Однако этого не произошло, но не благодаря Балиану.

Султан непременно стремился торжественно войти в город 27 раджаба (в том году — 2 октября), в знаменательный для мусульман день, когда сам пророк Мухаммед, лет этак пятьсот назад, будучи как раз в Иерусалиме, во сне вознёсся на небо, где недурно провёл время в беседах с Аллахом. По понятным причинам Салах ед-Дин не желал, чтобы кто-нибудь проклинал его в такой ответственный момент. Кроме того, крови султан уже напился, а поскольку слишком уж кровожадным он не был, почти все латиняне так или иначе были отпущены.

Куда же отправились все эти толпы беженцев?

В Тир. В Тир, которому скоро предстояло стать последним оплотом почти совсем утраченного христианами королевства.

Почему же Тир, единственный из приморских городов, устоял? Почему его не постигла та же судьба, что все прочие неприступные крепости и замки, из которых к концу 1187 года в руках христиан остались лишь Бофор, спасённый благодаря хитрости Ренольда Сидонского, Тортоса, где, несмотря на то, что мусульмане захватили город, тамплиерам удалось удержать цитадель, Крак де Шевалье, и поныне поражающий своими размерами замок госпитальеров, их же Маркаб, Триполи, оставшийся франкам лишь благодаря прибытию Сицилийского флота, да Антиохия с портом Сен-Симеон?