Фрау (не) хочет в плен
Шрифт:
========== 1. Данииловская демобилизация и мужчина из студии Бразерс, а он же Хуанитос ==========
Только не спрашивайте сейчас, хули у меня мешки под глазами, которыми можно укутаться сладкой ночью, пуская слюнки, будто кусок колбасы после двухдневной диеты увидела. И от чего из моего рта несёт так, словно там голубь сдох, и разлагался все это время. И почему сейчас я пью таблеточку от головной боли, будто я вчера бухала. Нет, чтобы я и бухала. Это не про меня. Интеллигентно пила вино игристое, под настроение говнистое — это да. Хотя нет, настроение у меня вчера было зашибенное. Дастиш фантастиш, так сказать.
Мой братец в военной форме, сейчас солдатиком лежал на моей кроватке, и что-то нечленораздельное бурчал себе под нос, кажется: «Товарищ майор, разрешите доложить». Но это не точно, мне ведь могло было и послышаться. Хватаясь за больную головушку, я осмотрела комнату и ужаснулась от предстоящей мне работы, словно
Господа подданные городовые шлёпали гласно по комнате, от чего стоял в ушах звон. Имейте совесть, голова и так разбаливается. Потише.
Билли, Вилли и Дилли — так я прозвала тройку парней в разноцветных трусах: красных, синих и зеленых. Мне напомнили племянников Скруджа Макдака, и видимо, их покровителем был мой братец, который сейчас сопел в подушку, прижимая к себе полуголую деваху в прозрачных труселях.
— О, это же сеструха нашего Журавля! — увидев меня, возгласил парень, чья рожа соответствовала с его красным нижним бельем. Скорее всего у него была такая реакция на алкоголь, морда распухла, а глаза его залитые. Дружки его на полусогнутых стоят, ещё чуть-чуть и они начнут смотреть мультики про пушистых белочек.
— Салам алейкум, — показавшись из-за двери, подняла руку верх, нисколечко не смутившись их внешнего вида. Что я там не видела? С самого детства Даниил по дому разгуливал в одних трусах, я уже привыкла. Да и чего там выпендриваться, вон, значит, как по пляжу в плавках пацаны щеголяют, так ничего, как в трусах мужики лунной походкой ходят, так бабы сразу пищать начинают. Я просто не смотрю туда, делая вид, будто они одеты в пуховики.
— Слушай, а где у вас тут водички можно попить, сушит, что пиздец просто, — жалуется на последствия своего похмела Дилли или Вилли или Билли. Хуй его знает, кто он там?
— Понимаю, парни, — вникая в глобальные проблемы алкашей, киваю головой и указываю на кухню. — По коридору справа, там раковина, посуда наверху, — поясняю я. — Только ничего не побейте, ради бога, наша тётушка не переживет этого, сервиз она привезла из Чехии. Она нас с Даниилом в отбивную превратит, без молотка отобьёт мне голову, а вот братцу может и чего открутить — протянула я, закрывая рот, зевая. Чёрт, сейчас на пару идти, а я никак не могу очухаться.
— Не беспокойся, Журавлиха, уж чего, но мы ребята аккуратные, как-никак в армии служили вместе с твоим братухой, — выдал тот. Журавлиха? Это уже что-то новенькое. Раньше люди меня просто Журавлём кликали. Да, имея старшего брата и бухая с его друзьями можно и не такого наслышаться.
— Вспомню, как вчера бутылку виски разбили у порога, и даже чей-то Айфон, не сильно-то я и доверяю вам, — выпалила я.
— Тогда с координацией было хреново, — пояснил уже лысый паренек. Его цвет синий, и не только трусов-парашютов, но и лица. Мне кажется, или эта тройка подбирали нижнее белье под цвет своих физиономий. Третий, кажется, сейчас содержимое оставит на ковре, позеленел бедолага.
— Голова кружится, — протянул тошнотик, затем прикрыл ладонью рот, и того под руку подхватил спасатель Малибу, который увел в уборную. Парень, который наблюдал за происходящим, заткнулся. Наверное, уже и сам сомневаться начал.
— И такое бывает, — пожала плечами я, совершенно не удивляясь происходящему. — Короче, если что-то ещё разобьёте, пеняйте на себя, ибо я приду и всех на британский флаг порву и повешу в центре города, — выпалила я, посмотрев на время. — Твою мать, опаздываю! — возглашаю я, забегая в зал, где на диване лежат два тела, одна из которых снизу, стонет, как на кастинге в порностудии, а на ней лежит пацан с длинными волосами, с волосатой грудью и с огромными губами, которыми он касается шеи бедняжки, которая чуть ли не просит того остановится. Кажется, насчёт притона я не промазала. — Тысячу извинений, господа! — выдаю я, закрывая глаза, и прохожу дальше, чуть ли не спотыкаюсь об одежду, валяющуюся на полу. — Я ничего не вижу, ничего не слышу… —
— Ты мой мобильный не видела? — обратился ко мне один из племянников Скруджа Макдака, собираясь открывать дверь.
— Стой-стой-стой, — останавливаю его, хватая за руку. — Там брачный период у людей, не мешай спариваться. Через полчаса забирай свой мобильник и с дуновением ветра пиздуйте домой, в обед приедет тетя, — проговариваю, после чего отпускаю его руку и залетаю ванную комнату, где, умывшись, переодеваюсь и бросаю одежду посреди комнаты, нет времени убираться. Сегодня первой парой поставили этот ёбанный английский, не то, чтобы я расистка, просто в школе я по своей тупости, когда во втором классе предоставляли выбор иностранного языка, я выбрала «Hande hoch». Даже не знаю нахуя. Даниил, к примеру изучал «English beach», и ему нормально, не пришлось изучать другой иностранный язык. Кто же тогда знал, что на Журфаке нужен английский. Пришлось побегать по репетиторам. К счастью, я не совсем тупая, и кое-как, с трудом, с натяжкой я выучила его, не досконально конечно, но «троечник» меня вполне устраивал, я никогда не гналась за хорошими отметками. Тетя, конечно, от этого в восторге не была, но бедной женщине пришлось смириться. Отец забил на нас с Даниилом большой и толстый болт, пропадая в офисе. Офисный планктон. После развода с матерью, которая проснулась в холодном поту, средь ночи, поняла, что совершила ошибку, выйдя замуж за Романа Журавлёва, и поебать, что ошибке, Настеньке на то время было четырнадцать годиков, а Даниилу восемнадцать. Отец свое горе лечил с помощью труда, а не как многие с помощью стакана с содержанием сорока пяти градуса. Его мы с братом вовсе не виним, нам больше всего смешно оттого, что в социальных сетях, так называемая мамаша выкладывала фотографии со своим бойфрендом, который явно младше её на десять лет. Нимфоманка. Она гуляла ещё и во время брака. Как говорила тётя Зара: «Толку от неё не будет». Женщина, которой было всего ничего, была единственным человеком, который когда-либо любила нас. Вот нас она и приютила, когда ей было всего каких-то двадцать восемь. Из-за проблем по женской части, она не могла иметь детей, поэтому самого нашего рождения она лелеяла нас и сдувала пылинки, но наказывала жёстко и без жалостливо. Бить — никогда не била, но вот запугивать любила, угрожая, что отдаст меня в интернат, а брата выгонит на улицу, чего не случилось. В ярости она могла сказать, что угодно, но потом приходила первой мириться, хотя косячили мы жестоко. В семнадцать я в первые пришла пьяной, и тогда весь дом слышал крики. Жили мы на девятом этаже, но это не мешало слухам распространяться по всему дому. Со временем мой брат стал «алкашом», а я малолетней «наркоманкой». Такие вот пироги с котятами.
Подойдя к входной двери, я заметила берцы брата, от чего чуть ли не сползла по стеночке. Я обожала мужские вещи до такой степени, что даже у брата в детстве тырила нижнее белье, и напяливала на себя, от чего потом Даниил стремался надевать его и отдавал мне. Только вы ж не подумайте, трусы я стиранные носила, а не те, которые изысканно валялись в корзине с грязным бельем. Хватая связку ключей, которые висели на вешалке, я посмотрела на берцы брата, а после на свои грязные кроссовки, снова на берцы, на кроссовки, после опять на мужскую обувь. Вообще-то у меня нет времени чистить свои кроссы, которые я разносила, как шлепки. Да и мне так бы хотелось надеть берцы. Вы бы их видели. Они такие большие, высокие, чёрные, зашнурованные, чистые. Вот что-что, а Даниил всегда был чистоплюем. У него всегда все блестит. Глядя на эту красоту, можно сойти с ума. А ладно, с кем чёрт не шутит. Попиздит и перестанет, я же его единственная любимая сестричка, которая всегда выручает во время похмелья, подавая минералку, прикрывая жопу, когда где-то сутками пропадает за очередным бухачем. Я многое для него делаю.
Засовывая ногу в растоптанный сорок четвертый, я с восхищением смотрю на берцы, которые очень велики для моего тридцать восьмого размера, но я этого почти не замечаю, меня ослепляет свет, исходящий от обуви. Зашнуровав, надеваю темно-зеленую парку, вешаю на плечо уже приготовленный мною вчера рюкзак с тетрадями, и выхожу из дому. Закрывая двери, чтобы не дай бог никого не украли, а то там такие кадры у нас в квартире, жалко их, не с кем потом пить будет.
Вызвав лифт, я поглядываю на время, и хмурюсь. Я снова опаздываю. Меня так и отчислить могут, все-таки не в ПТУшке ведь учусь. Открылась дверца, войдя я начала копошиться в рюкзаке, в надежде достать телефон. Но я не я, если что-то не забуду. А так могла позвонить Ирке и сообщить о своем опоздании. Ладно, придется смириться с участью человека-невезения, и опять с пунцовым лицом извиняться перед Ангелиной Петровной. Бедная англичанка-пенсионерка, наверное, из-за меня она не возлюбила понедельники, ибо я всегда умудряюсь опаздывать.