Фредерик Дуглас
Шрифт:
Отвечал он по-французски. Осторожно подбирая слова, Ипполит выразил удовлетворение «растущими торговыми связями между обеими странами»; он надеется, что эти связи с Соединенными Штатами станут еще теснее и «взаимно выгоднее». Затем он подчеркнул, что Гаити давно уже пользуется независимостью и каждый народ имеет право гордиться своей автономией.
— Долгое время Гаити была отщепенцем в семье наций. Но наша республика помнит, что победа Туссена-Лувертюра послужила в равной мере на пользу и Соединенным Штатам и Англии. Уничтожив армию Леклерка, мы тем самым лишили Наполеона его мечты владеть империей
Президенту понравилось, как оживилось лицо Дугласа, когда секретарь перевел ему эти слова. Мрачную физиономию Ипполита озарила улыбка.
— Я говорю немножко на вашем языке, — сказал он по-английски.
Дуглас ухмыльнулся и, в свою очередь, ответил:
— J`ai 'etudi'e le francais-un-une peu, mais ma femme… [14]
Он умолк, беспомощно разведя руками.
Тут они оба рассмеялись, и Ипполит продолжал беседу уже на английском языке.
— Здесь вы быстро научитесь говорить по-французски, — обнадежил он гостя. — Мы вам все поможем!
14
Я изучил французский немножко, но моя жена… (франц.)
Дуглас поблагодарил от своего имени и от имени жены за то, как хорошо их устроили, и президент Ипполит высказал предположение, что миссис Дуглас будет, конечно, очень занята приемом местных дам.
После того как Дуглас удалился, президент стоял несколько минут, барабаня пальцами по столу. Затем он потянул шнур звонка, вызывая одного из своих приближенных.
— Слушаю вас, ваше превосходительство! — чиновник ждал.
Президент Ипполит заговорил, медленно подбирая слова, на отличном французском языке:
— Этот Фредерик Дуглас честный человек. Он намерен выполнять свои обязанности так, чтобы заслужить похвалу своему народу и своей стране. Вы не должны ни на минуту забывать, что мистер Дуглас прежде всего посол Соединенных Штатов!
— Слушаю, ваше превосходительство!
Президент кивком разрешил ему уйти. Затем он подошел к окну и постоял, глядя на площадь. Из этого окна была видна лишь половина Марсова поля, не было видно памятника, но он помнил фигуру солдата-негра, высоко к небу поднимающего свой меч. Этот памятник Дессалину — символ борьбы Гаити за свою свободу. Вздохнув, Ипполит отошел от окна.
«Какой еще можно придумать путь?» — ломал он голову.
А в Вашингтоне тем временем принимались меры к тому, чтобы добиться назначения Джона Дюргэма специальным консулом в Порт-о-Пренс, «учитывая его особую пригодность для данной деятельности». Президент Гаррисон и на этот раз кое-кого разочаровал, направив Дюргэма в Санто-Доминго Сити. Тогда в Вашингтоне и в Нью-Йорке стали распускать слухи, что в Гаити третируют Фредерика Дугласа и его жену. Стефен Престон слышал эти разговоры перед отплытием на родину. У него были свои подозрения насчет источников этих слухов, но он решил промолчать, пока не достигнет Порт-о-Пренса.
— Фредерик, — сказала как-то Эллен Дуглас, — такая жизнь доконает меня! Это безделие просто позорно! Я только и делаю, что меняю туалеты: то для приема, то для званого обеда. А эта пища! — в голосе ее слышалось отчаяние. — Я начала толстеть!
Он рассмеялся.
— Что ж, сударыня, могу посоветовать вам верховую езду. Я-то чувствую себя превосходно.
Она покачала головой.
— Ты — другое дело! Но я же не могу скакать по горам, как ты.
А что он скакал, это было действительно так. Не зная точно даты своего рождения, Фредерик Дуглас считал, что ему уже за семьдесят. Тем не менее он проводил каждый день по многу часов в седле.
— Только так и удается повидать Гаити!
Они поехали пароходом в Кап Аитьен, где Эллен осталась в обществе гостей в большом белом доме на горе, окруженном тропическим садом, а Дуглас в сопровождении нескольких мужчин забрался верхом на вершину Bonne-`a I'Ev'eque. Все, что оставалось внизу, становилось меньше и меньше; вот уже островерхие скалистые края горы, напоминающие звериные клыки. Теперь подножье горы похоже было на джунгли. Говорили, что землетрясение 1842 года очень серьезно расшатало цитадель, но Дуглас, оглядывая эту могущественную крепость западного полушария, подумал, что вряд ли какая-нибудь человеческая армия при всех своих современных орудиях разрушения оказалась бы в состоянии захватить ее. Кристоф воздвиг свою крепость на высоте двух тысяч шестисот футов над уровнем моря как чудо техники, столь гармоничное во всех ее частях, что, хотя, вероятно, цитадель была построена на костях тысяч и тысяч туземцев, казалось, что все это сделано не человеческой рукой.
Дуглас стоял возле огромного камня, под которым покоились останки самого властного негра, какого когда-либо знала история.
«Если бы можно было измерять величие нации по ее замечательным воинам, — думал он, — то маленькая Гаити со своими Туссеном-Лувертюром, Жан Жаком Дессалином и Генри Кристофом, безусловно, заняла бы одно из первых мест!»
На следующий день Дугласа повезли на высокую скалу, возвышающуюся над Молом Сейнт-Николас.
— Вы, вероятно, слышали, что Рейнол назвал это место Гибралтаром Вест-Индии, — заметил один гаитянец, наблюдая за выражением лица Дугласа.
— Вот смотрите, — указал хлыстом второй спутник Дугласа, — гавань почти со всех сторон окружена сушей. Ширина ее всего лишь четыре мили, но глубина такая, что самые крупные суда могут подходить вплотную к берегу. Двести ярдов от земли, и вы не достанете дна лотом в восемьдесят саженей!
Дуглас недоверчиво смотрел вниз. Залив с его зеркальной гладью казался большим озером. Справа подымалась крутая скала, на которой стоял сейчас Дуглас со своими спутниками. Напротив был отлогий лесистый берег. В самом конце гавани виднелась группа зданий, а между ними — голубая лента воды.
— Да, человеку далеко до такого совершенства! — пробормотал Дуглас.
Снова заговорил первый гаитянец:
— А знаете, весь европейский флот мог бы поместиться здесь, укрываясь от любых бурь.
— Да неужели? Это кажется невероятным! — заметил Дуглас.
Его собеседник отвернулся, делая вид, что собирается вскочить на лошадь.
— Сильная нация, — сказал он небрежным тоном, — владеющая этой гаванью, могла бы легко контролировать не только Караибское море, но и даже Южную Америку.