Фрейд
Шрифт:
В начале марта 1886 года Зигмунд Фрейд отправился из Парижа в Берлин. Здесь он проводит несколько недель, изучая местные методы лечения нервных и детских болезней. К середине апреля он уже был в Вене и арендовал две комнаты в доме неподалеку от Венской ратуши, одну из которых он выделил для приема пациентов. Жена Брейера помогла ему изготовить вывески у входа в квартиру и на улице, извещающие, что именно здесь ведет прием пациентов доктор Зигмунд Фрейд, специализирующийся на нервных болезнях.
25 апреля 1886 года в газете «Нойе фрайе прессе» было опубликовано объявление о том, что доктор Фрейд ждет своих пациентов по адресу Ратхаусштрассе, 7. При этом в объявлении
Эта дата и считается официальной датой начала деятельности Зигмунда Фрейда как частнопрактикующего врача. При этом все биографы отмечают, что 25 апреля в том году пришелся на первый день еврейского праздника Песах — день, когда еврейская традиция категорически запрещает работать. Публикуя объявление именно в этот день, Фрейд явно бросал еще один вызов религии предков, а заодно хотел показать, что он рассчитывает на «просвещенную», чуждую «религиозных предрассудков» публику.
Но — странное дело — при этом он сохранял характерные для еврейской мистики, и прежде всего распространенного в Галиции хасидизма взгляды, согласно которым случайностей не бывает. Всё происходящее в мире, согласно этой концепции, взаимосвязано и любое незначительное происшествие либо символично, либо намекает на некое другое, куда более значительное событие, которое произошло где-то в другом месте. Так, в первые дни практики Фрейд лечил некого американского врача, нервное расстройство которого усугублялось проблемами с молодой женой. Фрейд дважды встречался с этой красивой женщиной, и каждый раз фотография Марты падала со стола, чего, по словам Фрейда, раньше с ней никогда не случалось.
«Мне не нравятся такие намеки. Если бы я нуждался в предостережении, но это излишне», — писал он, явно усматривая в падении фотографии знак-предостережение свыше.
Поначалу его частную практику составляли пациенты, которых просто по дружбе направляли к нему знакомые врачи — прежде всего тот же Брейер. Кроме того, Фрейд ходил по богатым домам, делая уколы, назначенные другими врачами. В то время инъекции считались сложной медицинской процедурой, которую мог выполнять только высококвалифицированный врач и которая довольно хорошо оплачивалась. Правда, поездки и походы по пациентам выматывали, да и вдобавок никто не оплачивал такому врачу расходы на извозчика, что немало раздражало Фрейда.
Своих первых пациентов Фрейд в шутку называл «неграми», имея в виду понравившуюся ему карикатуру из юмористического журнала. Изображенный на карикатуре голодный лев с широко разинутой пастью жаловался: «Уже полдень, а ни одного негра!» В тот же период он пишет сестре Марте Минне, что особо похвастаться ему нечем и он уже подумывает, не повесить ли ему в приемной свою фотографию с подписью «Наконец-то один!».
6 мая 1886 года ему исполнилось 30 лет. «Сегодня на прием ко мне пришли только два старых пациента Брейера, и больше не было никого. Я взял себе за правило принимать по пять человек в день: двоих на электролечение, одного обязательно бесплатно, еще один сам пытается не заплатить, ну а последний бывает чьим-нибудь сватом», — пишет он в тот день.
Но как бы то ни было, уже в первые месяцы практики у него появился какой-никакой заработок, и Фрейд стал торопить Марту со свадьбой, которую они, по его мнению, могли сыграть уже летом 1886 года. В эти дни как раз выяснилось, что брат Марты Эли вложил часть ее приданого в какое-то дело, в надежде получить хорошие дивиденды. Узнав об этом, Фрейд по своему обыкновению вскипел — он тоже рассчитывал, что эти деньги помогут ему прикупить необходимое оборудование для расширения практики.
Фрейд стал настаивать на том, чтобы Марта потребовала у брата деньги,
Словом, всё шло к свадьбе. Фрейд не скрывал, что желал бы ограничиться исключительно гражданской церемонией, в то время как вся семья Бёрнейс настаивала, чтобы брак был совершен в соответствии со всеми требованиями иудаизма: под свадебным балдахином, с произнесением обязательной ритуальной фразы «Вот ты посвящаешься мне по закону Моисея и Израиля». В итоге Бёрнейсы настояли на своем — тем более что и австрийские законы требовали для официального признания брака религиозной церемонии.
Однако в последний момент, когда всё вроде бы было улажено, свадьбу вновь пришлось отложить: в августе Фрейд неожиданно был призван на месяц в армию и отправился в качестве батальонного врача в Моравию. Оттуда он снова писал Марте полные иронии письма, едко высмеивал армейские нравы и окружающих его офицеров, но одновременно признавался, что военная жизнь излечила его от неврастении.
Это признание чрезвычайно важно.
Во-первых, здесь Фрейд впервые признаёт, что у него не всё в порядке, если не с психикой, то с нервами. Во-вторых, оно много говорит о душевном состоянии и манере поведения самого Фрейда в те годы — как известно, больные неврастенией часто «переходят от вспышек раздражительности к слезам, не могут бороться с неприятным чувством недовольства всем окружающим, утрачивают способность контролировать внешнее проявление своих эмоций» [83] . В-третьих, очень скоро неврастеники станут основными его пациентами.
83
Малая медицинская энциклопедия. Т. 6. С. 408.
Наконец, 13 сентября 1886 года в ратуше Вандсбека Зигмунд Фрейд и Марта Бёрнейс зарегистрировали свой брак. 14 сентября они уже стояли под хупой — свадебным балдахином. Еврейский свадебный обряд проводил дядя Марты Элиас, а Фрейд покорно повторял за ним все требуемые слова на иврите.
Сразу после свадьбы молодые уехали проводить медовый месяц в Любек — как и запланировал Фрейд за два года до этого. Здесь наконец сбылся его давний сон: ворота замка распахнулись и приняли в себя уставшего и иссушенного жаждой путника.
Глава двенадцатая
РОДОВЫЕ МУКИ ПСИХОАНАЛИЗА
«Всякий университетский стипендиат обязан, вернувшись, сделать сообщение о научных результатах своей заграничной командировки. Это проделывает и Фрейд в Обществе врачей. Он рассказывает о новых путях, которыми идет Шарко, и описывает гипнотические опыты в „Сальпетриере“. Но со времен Франца Антона Месмера сохранилось еще в медицинском цехе города Вены яростное недоверие ко всем методам, связанным с внушением.
Утверждение Фрейда, что можно вызвать искусственно симптомы истерии, встречается со снисходительной улыбкой, а его сообщение о том, что бывают даже случаи мужской истерии, вызывает явную веселость в кругу коллег. Сперва его благожелательно похлопывают по плечу, — что за чушь ему навязали там, в Париже; но так как Фрейд не уступает, ему, как недостойному, преграждают вход в святилище лаборатории мозга, где, слава богу, занимаются еще психологией „строго научно“. С того времени Фрейд остался „bete noire“ Венского университета…