Фридолин
Шрифт:
— Мне нужна только темная монашеская ряса, черная маска и — больше ничего.
В это мгновение в самом конце коридора раздалось дребезжание стекла. Фридолин испуганно заглянул в лицо бутафору, словно ждал от него немедленных объяснений. Но Гибизер остался стоять неподвижно, нащупал спрятанный в стене выключатель, и — вдруг ослепительно яркий свет залил весь коридор до конца, где стоял столик с тарелками, стаканами и бутылками. Из-за стола поднялись сидевшие друг против друга инквизиционные судьи в красных таларах и вспорхнуло миловидное, светлое существо. Гибизер крупными
— Господин Гибизер! — крикнул Фридолин.
— Сударь, придержите девчонку!
Девочка прижалась к Фридолину, словно нашла в нем покровителя. На маленьком узком напудренном личике были налеплены мушки, от нежной груди подымался запах пудры и роз, в глазах искрились веселье и лукавство.
— Господа, — внушительно сказал Гибизер, — вы останетесь здесь до тех пор, пока я не вызову полицию.
— Опомнитесь, что с вами? — воскликнули ряженые.
И в один голос прибавили:
— Мы здесь по приглашению фрейлейн!
Гибизер отпустил их, а Фридолин расслышал, как он им сказал:
— По этому поводу вам придется дать более подробные объяснения. Неужели вы сразу не заметили, что перед вами сумасшедшая?
Затем он обратился к Фридолину:
— Простите, сударь: неожиданное происшествие!
— Ничего, ничего, пустяки! — успокоил его Фридолин.
Всего охотнее он забрал бы девочку с собой, каковы бы ни были последствия. Она не сводила с него манящих детских глаз, как зачарованная. В другом конце коридора взволнованно совещались друг с другом ряженые. Гибизер деловито обратился к Фридолину:
— Вы желаете рясу, сударь, и к ней, значит, пилигримскую шляпу и маску?
— Нет, — сказала Пьеретта, сверкнув глазами. — Этому господину ты дашь горностаевую мантию и красный шелковый камзол!
— Ты не тронешься с места! — прикрикнул на нее Гибизер и указал Фридолину на темную рясу пилигрима, висевшую между ландскнехтом и венецианским сенатором.
— Она будет по вашей фигуре, — сказал он. — А вот подходящая шляпа, берите скорей.
Вновь объявились судьи в красных плащах.
— Вы нас немедленно выпустите, господин Жибизье, — заявили они, к немалому удивлению Фридолина, произнося фамилию Гибизера по-французски.
— Об этом не может быть и речи, — насмешливо ответил бутафор. — Прежде чем уйти, соблаговолите обождать здесь моего возвращения.
Фридолин между тем облачился в свою рясу, завязав узлом свисающие концы белого шнура; Гибизер, вскарабкавшись на узкую лесенку, подал ему широкополую пилигримскую шляпу, и Фридолин ее надел. Но все это он проделал как бы по принуждению, ибо внутренний голос все явственней ему подсказывал, что он обязан остаться и помочь Пьеретте, которой грозит опасность. От маски,
— Ты пойдешь вперед! — сказал Гибизер девочке и повелительно указал ей на лестницу.
Пьеретта обернулась, поглядела в конец коридора и кивнула в сторону расстроенного ужина с меланхолически-веселым прощальным приветом. Фридолин проследил ее взгляд: там уже не стояли больше ряженые, но двое стройных молодых мужчин во фраках и белых галстуках, еще не снявшие красных масок. Пьеретта ящерицей спустилась по винтовой лестнице, за ней торопился Гибизер, а Фридолин за ним.
Внизу, в прихожей, Гибизер отворил какую-то дверь во внутренние комнаты и сказал Пьеретте:
— Ты сейчас же ляжешь в постель, испорченное создание! С тобой мы поговорим, как только я посчитаюсь с господами там, наверху!
Она остановилась в дверях, такая беленькая и нежная, и, покосившись на Фридолина, печально покачала головой. В большом стенном зеркале справа Фридолин увидел тощего пилигрима, в котором он узнал себя, и удивился тому, как естественно произошло это превращение. Пьеретта исчезла, и старый бутафор запер ее на ключ. Затем он открыл наружную дверь и стал выпроваживать Фридолина в сени.
— Простите, — сказал Фридолин, — а как же мой долг?
— Какие пустяки, сударь! Я вам верю, заплатите, когда будете возвращать костюм.
Но Фридолин не трогался с места:
— Дайте мне слово, что вы не сделаете зла бедной девочке.
— А вам до нее какое дело?
— Я слышал, как вы ее только что назвали сумасшедшей, а через мгновение — испорченным созданием. Согласитесь, тут вопиющее противоречие…
— Сударь, — возразил Гибизер напыщенно-театральным тоном, — разве душевная болезнь не порча, ниспосланная Богом?
Фридолина покоробило, и он вздрогнул.
— Как всегда, — заметил он, совладав с собой, — горю можно помочь. Я врач, завтра мы об этом поговорим.
Гибизер язвительно и беззвучно рассмеялся. Внезапно в сенях вспыхнула лампочка. Гибизер захлопнул за Фридолином дверь и заложил ее тотчас щеколдой.
Спускаясь по лестнице, Фридолин снял с себя шляпу, плащ и маску и сунул ее под мышку. Привратник выпустил его на улицу. Похоронная карета стояла напротив с неподвижным кучером на козлах. Нахтигаль, собравшийся уже уходить из кафе, был как будто не слишком приятно изумлен точностью Фридолина.
— Так ты действительно раздобыл костюм?
— Как видишь! А пароль?
— Ты так настаиваешь?
— Безусловно!
— Ну, будь по-твоему: пароль — «Дания».
— Нахтигаль, ты сошел с ума!
— Что с тобой?
— Ничего, ничего… Прошлым летом случайно мы были на датском взморье. Ну, полезай в свою колымагу, только не сразу. Дай мне время раздобыть карету.
Нахтигаль кивнул, закурил с расстановкой папиросу, а Фридолин между тем быстро перешел на другой тротуар, нанял извозчика и с беспечной развязностью, словно дело шло о шуточной погоне, приказал кучеру ехать вслед за похоронной каретой, которая только что тронулась в путь.