Фридолин
Шрифт:
Фридолин пожал плечами.
Кавалер вышел на середину зала и взмахнул рукой — рояль умолк, и танец оборвался. Двое других — один в желтом, другой в красном — подошли к ним.
— Разрешите узнать пароль, — произнесли они одновременно.
— Я позабыл его, — ответил Фридолин с деревянной улыбкой и почувствовал себя совершенно спокойным.
— Это для вас несчастье, — сказал господин в желтом. — Нам безразлично, забыт ли вами пароль или вовсе был вам неизвестен.
В комнату нахлынули мужские маски.
Двери с двух сторон прикрылись.
Фридолина
— Маску долой! — крикнули сразу несколько.
Фридолин, словно обороняясь, протянул перед собой руки. Стоять одному с открытым лицом в толпе масок в тысячу раз мучительнее, чем раздеться в бальном зале…
Окрепшим голосом он произнес:
— Если кто-нибудь из господ считает себя оскорбленным моим появлением, я предлагаю дать удовлетворение в общепринятой форме. Но маску я сниму в том только случае, если прочие господа сделают тоже самое!
— Дело идет не об удовлетворении, — сказал до сих пор молчавший танцор в красном, — а об искуплении!
— Маску долой! — крикнул другой звонким и наглым голосом, в котором Фридолину почуялось нечто общее с офицерской командой. — Мы скажем вам в лицо, а не в маску, чего вы заслуживаете!
— Маски я не сниму, — ответил Фридолин, возвышая голос. — И горе тому, кто посмеет ко мне притронуться.
Чья-то рука протянулась сорвать с него маску, но в это мгновение дверь распахнулась и на пороге выросла женщина. Фридолин узнал ее не колеблясь. Она была в платье монашенки, как он увидел ее впервые. За плечами ее в чрезмерно ярком зале толпились другие, с задрапированными лицами, тесня друг друга, как молчаливое перепуганное стадо. Но дверь тотчас захлопнулась.
— Оставьте его, — сказала монашенка, — я готова купить ему свободу.
Наступило глубокое и короткое молчание, как будто случилось нечто чудовищное, а затем черный танцор, тот самый, который потребовал у Фридолина пароль, обратился к маске:
— Знаешь ли ты, что на себя берешь?
— Да, знаю!
Вздох прошелестел по всему залу.
— Вы свободны, — повернулся кавалер к Фридолину. — Немедленно оставьте этот дом и не пробуйте углубляться в тайну, в преддверие которой вам удалось проникнуть. Если вы попытаетесь навести кого-нибудь на наш след — безразлично, удастся вам это или нет, — помните: вы погибли!
Фридолин не тронулся с места.
— Могу ли я узнать, какой ценой эта женщина выкупает мою свободу?
Ответа не последовало, только руки протянулись к дверям в знак того, что он должен удалиться.
Фридолин покачал головой:
— Лично я, господа, нахожусь в вашем распоряжении, но я не потерплю, чтоб за меня расплачивалось другое существо.
— В судьбе этой женщины, — сказал черный танцор, внезапно впадая в кроткий тон, — вы все равно ничего не перемените. Обещание, данное здесь, назад не берется!
Монашка наклонила голову в подтверждение этих слов.
— Уйди, — сказала она Фридолину.
— Нет, — ответил он, возвысив голос. — Жизнь
— Берегись! — воскликнула монашка. — Себя ты погубишь, а меня не спасешь. — И, обращаясь к прочим, прибавила: — Вот я, берите меня, вы, все!
Темное одеяние соскользнуло к ее ногам, и, выпрямившись, сверкая ослепительным телом, она потянулась к покрывалу, обернутому вокруг затылка, лба и шеи, и сорвала его удивительно плавным, мягким движением. Вуаль скользнула на пол, черные волосы хлынули на плечи, грудь и бедра, и не успел Фридолин запечатлеть в сознании мелькнувшее лицо, как чьи-то железные руки схватили его, оттащили и повлекли к дверям.
Мгновение спустя он уже стоял в вестибюле, дверь за ним захлопнулась, слуга в маске принес ему шубу, помог одеться и распахнул входную дверь. Подчиняясь какой-то неумолимой силе, Фридолин вышел на улицу — свет за ним погас. Он оглянулся на покинутый дом, неподвижный и темный, с закрытыми, плотно занавешенными окнами.
«Постараюсь запомнить, чтоб найти этот дом, — подумал он, — остальное уже образуется».
Кругом была ночь, и только в некотором расстоянии, там, где его должен был ожидать извозчик, тускло мерцал красноватый фонарь. Из глубины улицы, словно ее подозвали, подъехала траурная колымага. Слуга откинул дверцу.
— У меня своя карета, — сказал Фридолин.
Слуга покачал головой.
— Если кучер меня не дождался, я вернусь в город пешком…
Но слуга ответил движением руки, настолько далеким от всякой услужливости, что о возражении нечего было и думать.
Высокий цилиндр кучера, как шутовской колпак, качался в густом мраке. Свежий ветер гнал по небу рваные фиолетовые облака.
Умудренный опытом всего пережитого, Фридолин понял, что ему ничего больше не остается, как сесть в карету, и карета тотчас же тронулась.
Фридолин был полон решимости — немедленно, едва представится возможность, вплотную расследовать и разъяснить таинственное приключение.
Жизнь его, полагал он, лишится всякого смысла, если ему не удастся найти непонятную женщину, которая в эту минуту расплачивается за его спасение. Какой ценой — об этом легко догадаться…
Что побудило ее пожертвовать собою ради него? Полно! При чем здесь жертва? Была ли она вообще из тех женщин, для которых то, что ей предстоит, то, к чему она себя обрекла, является жертвой?