Фригорист
Шрифт:
– Ну что, Вадимыч, – босс вынул изо рта сигару и растянул в улыбке слюнявые губы, – осознал?
– Конечно, конечно, – ошарашенно согласился доктор, почти ничего кроме цифр не понимая, – только мы были на самом подходе, так сказать…
– Сколько мне еще ждать? – повысил голос босс.
– Первый эксперимент можно провести через месяц, при условии, конечно, если я смогу набрать других сотрудников, что будет не так просто. Знаете, очень много молодых ученых едут зарабатывать на Запад… Поэтому…
Босс не дал ему договорить, снова окатив клубами сигарного дыма.
– Слушай сюда, профессор, – безапелляционно заявил он, – отсидишься недельку у меня на даче, под охраной, пока я не найду этих беспредельщиков. Потом получишь сроку две недели. Если результата не будет – пеняй на себя.
– Результат будет в любом случае, – уже смелее ответил Спирягин, поняв, что с ним лично ничего страшного пока не случится, – только вот каким он будет…
– Чего-чего? – босс от такой наглости даже привстал с кресла, во всяком случае так показалось Спирягину. – Если ты, моллюск двустворчатый, не дашь мне положительный результат, мать твою, я тебя в царской водке постепенно растворю, гнида! Ты пожалеешь, что на свет появился, урод недоделанный! Как только тебя мама родила?! Ты чью жрачку хаваешь, паскуда? Чей хлеб жрешь, я тебя спрашиваю? – взревел под конец хозяин кабинета.
– Так мы же уже… того… – профессор от страха забыл как формулируются элементарные фразы. – Я приложу все усилия… – попытался он успокоить босса.
– Да в этом я не сомневаюсь, Вадим Михайлович, – уже более спокойно произнес толстяк, – только мне результат нужен как можно быстрее. Ре-зуль-тат, – раздельно произнес он, откинувшись в кресле. – Ты понял меня?
– Чего ж непонятного? – профессор попытался улыбнуться, чтобы не показаться совсем уж затюканным, но получилось у него это плохо. – Я же не дремучий какой… Только…
Не потерять лицо, как выражаются японцы, у Вадима Михайловича не получилось, но он был рад, что его оставили в живых, кроме того, пообещав, что дадут возможность заниматься любимым делом.
– Ладно, хватит болтать, работать надо, – снова закашлявшись, босс вынул сигару изо рта.
Он вызвал по селектору секретаршу и приказал пригласить к нему в кабинет Алика. Вошел тот самый мужик, который конвоировал профессора в кабинет босса. Замерев на пороге, он вытянулся по струнке, ожидая приказаний.
– Отвезешь его ко мне на дачу, – заявил хозяин кабинета, сверкнув перстнем. – Дай ему все, что потребует. Оставь ему сотовый, чтобы я мог с ним связаться в любое время. Все.
– Мне бы домой заехать… – попытался вставить Вадим Михайлович.
– Ты что, профессор, – растянул влажные губы в улыбке босс, – хочешь, чтобы из тебя как из твоих коллег, пульки выковыривали? Знаешь во сколько мне твои фокусы обошлись? То-то же. Так что не вякай. Родственникам твоим сообщишь все по телефону, скажешь, что срочно уехал в заграничную командировку. Все остальные связи тоже только по телефону. Если понадобится куда выехать – только после консультации со мной. Алик, забери его, – устало добавил хозяин.
– Слушаюсь, босс, – Алик едва не щелкнул каблуками, как показалось Вадиму Михайловичу. – Пошли, зеленый, – с усмешкой посмотрел он на профессора.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Пропьянствовав с Данилычем до четырех часов утра – Сашка, которую ждал Данилыч, не пришла – Стрелков заснул только под утро. Но сон его не был крепким. Он погрузился в тревожное забытье, населенное чудищами и кошмарами. Ему снилось, что все вокруг стали невидимками и он не может никого найти. Пропали не только люди, но и вещи. Окружающие сделались ко всему прочему и немыми. Стрелков щупал воздух, стараясь нашарить очертания людских тел и когда это ему удавалось, из прозрачной материи выступали мраморные статуи, ехидно усмехавшиеся и неподвижные. Стрелков «нашел» Данилыча, тот окаменело замер на постаменте и смотрел на него пустыми глазницами. Потом Стрелков «обнаружил» и «материализовал» касанием руки фигуру жены. Ее рот язвила все та же издевательская усмешка. Стрелков вздрогнул и проснулся. Первое, что больно ударило по голове – мысль о том, что с ним приключилось. Так узник просыпается в тюрьме, не находя в себе достаточно мужества поверить в свое нынешнее положение. Так попавший на необитаемый остров матрос затонувшего судна не в состоянии четко представить себе что его ждет и что он будет теперь делать. В висках пенилась кровь. Сергей приложил ладонь ко лбу, думая почему-то, что у него температура. Убедившись, что лоб ни на градус не стал горячее обычного, он облегченно вздохнул и с трудом сел на диване. Данилыча и след простыл. На столе стояла недопитая бутылка пива. Сергей протянул руку, жадно схватил ее и припал к ней сухими невидимыми губами.
Потом медленно встал и побрел к умывальнику. С надеждой взглянул в кривое маленькое зеркало, висевшее над ним. Пустота. Ухмыльнувшись, он открыл кран. Холодная вода привела его в чувство. Он с любопытством разглядывал свои бесплотные руки, проявившиеся в воздухе тонким серебристым контуром. Как только основной слой воды стекал с них, они вновь становились невидимыми. «И бриться не надо», – с грустной иронией подумал он, погладив шершавую щеку. Голова по-прежнему болела, меньше, конечно, но все же… Он не помнил что вчера, то есть, уже сегодня говорил осоловевшему Данилычу, клюющему носом над стаканом, но с упорством обреченного качающего головой – в такт признаниям Сергея. Внезапно он вспомнил: с дачи должна возвращаться Галина. Он закрыл кран, прополоскав зубы, вытерся ветхим, не первой свежести полотенцем, болтавшимся здесь же на крючке, и пошел в комнату. Раздолбанный будильник Данилыча показывал без четверти девять. Стрелков допил пиво и призадумался.
Что он скажет жене, как покажется перед ней? Женщина она простая, сразу все ей не объяснишь… В обморок ляснется или поднимет на смех? Впервые Стрелков не мог предсказать реакцию жены. Это бессилие, вдруг открывшееся его недоумевающему рассудку, озадачило его и смутило. Он чесал затылок и вяло соображал, как ей все рассказать, как представить себя и свое новое качество в выгодном свете. Ничего позитивного в голову не приходило. Он был по горло сыт спектаклем, в который вылилась их вчерашняя встреча с Данилычем и внутренне содрогался перед перспективой его повтора в присутствии Галины. Не найдя никакого решения, он стал шарить по комнатам, разыскивая спиртное. На подоконнике в самой дальней комнате он нашел вожделенный предмет – початую бутылку водки. Водрузив ее на стол, он протер снятым с крючка полотенцем стакан, не доверяя тому, что говорил Данилыч о строго соблюдаемых им мерах гигиены, и налил ровно половину. Закуской Стрелков решил пренебречь – по дому бегали большие и поменьше тараканы, а Сергей был довольно брезглив и разборчив. Он осушил стакан, понюхал невидимый рукав рубашки и тут вспомнил, что в горячке бросил куда-то пиджак. Пиджак, вместе со всей другой одеждой, которая была на Стрелкове в лаборатории, тоже стал невидимым, а как, скажите, человеку найти невидимую вещь?
Стрелков поступил логично – стал напрягать память, стараясь воскресить обстоятельства раздевания. «Слава Богу, что рубашку с брюками не скинул», – мелькнуло в голове. Обследовав диван и стул и не обнаружив искомого предмета, Стрелков встал на карачки и облазил пол. Потом заглянул под металлический стеллаж с инструментами и… Его рука наткнулась на что-то плотное, но невидимое, знакомое, матерчатое нечто, что не могло быть ничем другим, как пиджаком. Сергей схватил находку и попробовал надеть. Это оказалось не таким уж простым делом! С невидимыми рукавами дела обстояли из рук вон плохо. Убедившись в недостаточности чисто тактильных ощущений, он ужасно раздражился и хотел было уже послать непокорную одежку к чертям собачьим – парень он был горячий – но тут его осенило. Он понес пиджак к раковине, открыл воду и побрызгал на него. Нет, – разочарованно вздохнул Стрелков, – что бы что-нибудь увидеть надо было обильно смочить вещь. Стрелков, напоминая самому себе пьяного фокусника, стал «осваивать» пиджак «методом тыка».
Наконец, у него получилось. Он ощупал швы, чтобы убедиться, что надел пиджак правильно, не наизнанку. Хотя кого это могло волновать? Кто мог засвидетельствовать его неряшливость или рассеянность? От этой мысли Стрелкову стало тоскливо на душе. Он снова вспомнил о Гале. И снова рухнул в бездну отчаяния.
И все же, будучи натурой предприимчивой, активной, Стрелков справился с накатившей на него печалью достаточно быстро. Он решил отдаться действию, не ударяясь больше в мрачные думы.