Фронт[РИСУНКИ К. ШВЕЦА]
Шрифт:
— Слушай ты, давай я тебя поспать устрою. Да не упирайся, я ж тебе в батьки гожусь. — Агент отпер фургон и помог девушке забраться на мягкие тюки. Она мгновенно уснула, скорчившись и сунув голову под мышку, как котенок. Агент хотел было запереть замок, но передумал — махнул рукой и вернулся к костру.
Дождь поредел. Горько запахло бурьяном, где-то над Иртышом под рваным краем тучи блеснула утренняя звезда.
Повариха рассматривала у огня свои руки.
— И правда, окуньком попахивают. Ишь ты,
— Талант, — раздумчиво сказал агент. Шофер легонько толкнул его под бок.
— За штуку полотна боялся. Эх, Василь Семёныч… Агент смущенно промолчал.
На рассвете дождь прекратился совсем. Солнце вскарабкалось на дальний курган и отразилось в притихшей речушке.
Тракторист, вспенивая воду гусеницами, осторожно провел машину бродом. Следом прошла полуторка.
— Поедем к нам в «Авангард», — сказал вдруг шофер девушке. Он стоял высокий, ладный, в небрежно брошенной на плечи кожанке и в сдвинутой набекрень фуражке с капустой.
— Нет, к нам в «Зарю»! — крикнула с прицепа повариха.
За ручьем широкий степной проселок ложился до горизонта, а слева, убегая в травы, вилась узенькая тропка.
— Куда она ведет? — спросила девушка, поправляя заплечный мешок.
— Туда не ходи, — поспешно остерег агент. — Там совхоз вовсе новый. У них и палаток-то не вдоволь, а про снабжение и говорить не приходится.
Девушка уже ступила на тропку и шла по пояс в сверкающей траве. Вот легко присела, сорвала какой-то цветок и помахала им на прощанье.
Есть предложение исключить…
Запыленные вагоны лязгнули буферами, нетерпеливо подталкивая друг друга, словно не хотели останавливаться на пустынном разъезде; паровоз отфыркнулся и, вздыхая, уволок состав дальше в предрассветную муть. На разъезде остались Павел и его выгруженный из багажного вагона велосипед. Велосипед лежал между путями. Одно его колесо медленно вертелось.
Подошел дядька с фонарем в руке.
— Здорово, парень.
— Здравствуйте.
— Слушай… Знаешь что, зайдем ко мне. Чаю выпьем.
— Спасибо…
— Поставь велосипед к столбу. Здесь до вечера ни один поезд не остановится, разве что кондуктор сбросит газету. А так — не с кем словом перекинуться, пока уборочная не начнется.
— А скоро она начнется?
— А вот как студенты понаедут. Может, завтра, а может, через неделю. Тогда весело будет, эшелоны пойдут с элеватора.
От главного железнодорожного пути за одиноко торчащим семафором широкой дугой отходила в степь ветка, ее рельсы поблескивали, упираясь в светлеющий горизонт. На краю песчаного откоса стоял вагон без колес, из трубы тянулся дымок. Пахло мазутом и варевом.
— Я здесь и начальник, и стрелочник, и обходчик, — сказал дядька. — А ты кто?
— Я?.. Я работать
— Машины из совхоза к поезду не прислали, стало быть, тебе на элеватор. Больше здесь некуда. Ну, это недалеко, успеешь. Заходи.
— А до совхоза?
— А вот — прямо по солнышку сто километров. Ну, чего встал? Чай выкипит.
В вагоне над столом, застланным газетой, висел телефонный аппарат, в углу виднелись кирки, лопаты; в котелке на железной печурке булькала вода. Хозяин достал угощенье: сало, копченую рыбу, наполнил кипятком две большие кружки. Павел вынул из рюкзака полбатона, яблоко и три конфеты.
— Ты лучше новости выкладывай: как там жизнь в городах? — спросил хозяин. — Студент небось? Насмотрелся я тут на вашего брата. Все же попадаются еще безобразники—пьянствуют, обижают девчонок. Да и те тоже хороши… — Он сдвинул в сторону батон и постучал пальцем по расстеленной газете. — Читай, утащила с фабрики чулки. Ее бы за решетку, ежели по закону. Да не та мода пошла. Комсомольцы говорят: молодая, исправится. И что ты думаешь? Отстояли. Что до меня, так я бы… Ты куда?
— Ладно, я пойду.
— Да ты что? Погости.
— Спасибо, идти надо.
— Да куда ты? Продукты хоть свои забери…
Они вышли из вагона. Степь дымилась туманом. Вставало солнце, огромное, тусклое. Оно еще не слепило глаза.
— Эта ветка ведет на элеватор. Так и шпарь, вдоль нее двенадцать километров.
Павел взял велосипед и повел его вниз с откоса.
— Эй, куда тебя понесло на совхоз? Пропадешь на жаре!
Павел не обернулся. Он уже ехал по пыльной дороге. Солнце било ему прямо в лицо.
…Человеку сам черт не брат, пока человек в ладу с техникой. Вот — термос. Вытащил его из мешка и пей в раскаленной степи холодную воду, которая была налита еще вчера на какой-то станции и не согрелась на тридцатиградусной жаре. Или — велосипед. Крутится там шестеренка, крутятся шарики в подшипниках, крутятся колеса. По сторонам плывет бурый ковыль, а навстречу — дорога и ветер; дорога ведет к людям, а ветер освежает, слизывает капельки пота со лба. «Пропадешь на жаре…» Как же! Люди вон за десять часов дошпаривают до Америки, а тут какая-то сотня километров! Смешно!..
Нет, не смешно, потому что в термосе всего два стакана воды, а ближайшая речка… Да есть ли она еще в этих местах? Вокруг ни кустика, ни деревца, лишь вдали торчит лысая макушка одинокого кургана. А велосипед — уже не техника, если нет запасной камеры или, на худой конец, резинового клея.
Ни того, ни другого у Павла не было. И после того как прохудилась камера, ему, в ожидании попутной машины, только и осталось, что спрятаться от солнца под велосипедом, который он положил поперек придорожной канавы и накрыл кожанкой.