Фронтовое братство
Шрифт:
— Да заткнись ты, скот, — вспылила Дора.
— А что, он не может взять ее? — спросил унтер, заглядывая из соседней ниши в нашу. Он был в одной рубашке. На нем все висело, как на вешалке. На лбу у него была широкая повязка, очень белая. От него пахло армейским госпиталем и пивом.
В дверь вошел, споткнувшись о порог, шупо.
Бельгиец взглянул на Дору, но поскольку не получил сигнала опасности, продолжал сидеть, притворяясь дремлющим. Под стулом у него лежал чулок с песком.
— Вся Кирхеналлее в огне, — сказал полицейский. — Там ничего не останется.
Он снял каску. Его бледное лицо была в черных полосах. От мундира пахло дымом.
— Господи, как горит, — сказал он, заказал двойную порцию пива и выпил ее одним духом. Вытер рот тыльной стороной ладони. — Снаружи лежит и хнычет какой-то толстяк. Это вы его вышвырнули?
Не дожидаясь ответа, полицейский указал на даму, лежавшую на стойке и со стонами качавшую головой.
— Ее что, ударили по голове?
— Вынюхиваешь? — крикнул унтер, нетвердо поднимаясь на ноги. — Хочешь подраться со мной, фараон?
— Нет-нет, — ответил полицейский и снова утерся. Теперь сажа размазалась по всему лицу, и выглядел он очень грязным.
— Подлая крыса.
Унтер хотел ударить его, но промахнулся.
— Будь добр, пехотинец, иди, сядь, — терпеливо попросил полицейский. — Господи, как горит,. — снова сказал он и повернулся. — Труде, дай мне еще пива. От дыма в горле совсем пересохло.
Одна из девиц плюнула на пол перед ним.
— Мразь, — сказала она и плюнула снова.
Полицейский не обратил на это внимания.
— Она говорит, что ты мразь, — усмехнулся унтер. — А знаешь, что говорю я? — глумливо спросил он, нарываясь на драку. — Ты тупой бык. Нет, ты гораздо хуже. — Он махнул рукой и убежденно кивнул. — Ты подхалим, лижешь задницу нацистскому дерьму. Ну, будешь теперь со мной драться?
— Отстань, пехотинец. Я не бью раненых.
Унтер пошатнулся и бросился на полицейского. Потерял равновесие и ударился о стойку. Труде оттолкнула его, и он упал на пол.
Поднявшись с большим трудом, унтер схватил бутылку и саданул полицейского по голове. Полицейский отскочил с рычанием, выхватил пистолет и яростно выкрикнул:
— Ты что, черт возьми, с ума сошел?
— Да, — загоготал унтер. — Я буйнопомешанный!
Он порылся в карманах, достал листок бумаги и сунул под нос полицейскому. Тот удивленно воскликнул:
— Что за… — И размазал кровь по всей голове. — Свидетельство об увечии! Настоящее свидетельство! Ну, твое счастье. Если б не оно, ты уже был бы покойником. Трупом! Я бы всадил тебе пулю прямо между глаз.
— Свинья, — промямлил унтер и, шатаясь, вошел в нишу, где его приняли двое девиц.
Труде протянула полицейскому полотенце. Он вытер им голову.
— Ну и болван! Надо ж так стукнуть!
Матрос снова полез под тесную юбку дамы. Ухмыльнулся.
— Чуть пощекочу, тогда увидите, как она оживет.
— Какие у нее трусики? — выкрикнул унтер со свидетельством об увечии.
Матрос рывком сдернул с нее юбку.
— Розовые, — радостно выкрикнул он, демонстрируя ее зад в туго облегающих трусиках. Шлепнул по нему. — Приходи в себя. Завтра я ухожу в море, это будет мой последний рейс. Гейнц больше не вернется в Гамбург!
Еще одна серия мощных бомбовых взрывов. С полок посыпались стаканы. Свет погас. Завопила какая-то девица. Унтер запел:
Мы шагаем, Куда — не знаем, Объяты страхом, Против ангелов…— Света, — раздался голос в другом конце зала.
— И пива, — раздался другой.
— Ты у меня получишь! — крикнул унтер.
Когда упали бомбы, каска полицейского укатилась в угол.
Матрос поцеловал даму. Он радостно усмехался.
— Бери ее, — крикнул унтер. — Черт возьми, приятель, покажи нам, на что ты способен!
— Ты прав, кореш. Надо, — пробормотал матрос. — Это мой последний рейс. — Он выругался. Что-то не получалось. — Ну, свинья, теперь ты будешь знать, что такое флот!
— Браво, моряк. Давай, торпедируй ее, потом вышвырни к этому ублюдку!
Дама издала вопль. Вопль и стон.
Легионер засмеялся. Дора засмеялась.
— Пива по случаю свадьбы! — крикнул кто-то.
Все засмеялись и выпили за моряка и даму.
— Да будет тебе, сука, — раздался в темноте голос моряка. — Это мой последний рейс. Завтра к вечеру подлодка номер сто восемьдесят девять затонет.
Труде принесла свечу. В дрожащем свете мы увидели на полу что-то темное.
Кто-то заиграл на пианино. Дама издала протяжный, пронзительный вопль. Полицейский крикнул:
— Сукин сын! Оставь ее в покое!
— Пошел ты, фараон, — ответил матрос. — Это моя последняя возможность.
Дора поднялась. Бесшумно, уверенно пошла в темноте.
Пианист заиграл новый мотив:
Это скоро кончится, Минует беда. Адольф с его партией Сгинут навсегда.— Тихо, — заорал уже вышедший из себя полицейский. Луч фонарика двинулся по полу и остановился на моряке и даме. Полицейский решительно наклонился к матросу и разъединил их. Матрос яростно забился, вырвался и безумно зарычал. Бросился к двери. Отшвырнул бельгийца в сторону.
— Стой! — крикнул вслед ему полицейский. — Стой, стрелять буду!