Фронтовое братство
Шрифт:
И взвел курок пистолета.
Матрос, шатаясь, поднялся по лестнице. Послышались хлопки зажигательных бомб. По асфальту потекла жидкость. Вспыхнула. Взметнулись языки слепящего огня. Раздались крики: «Песка!» Тени удлинялись. Снаружи не было ничего, кроме яркого светло-желтого пламени. Улица была в огне. Весь район Бремеррайхе пылал.
Дора закурила белую черуту, двадцатую с начала налета. Легионер напевал: «Приди, приди, приди, о Смерть!»
Матрос-подводник был весь в огне. Медленно превращался в крохотную мумию. Обгорелую, обугленную куклу.
Женщина, которую он изнасиловал перед своим последним путешествием, сидела на полу, невидяще глядя перед собой. Раскачивалась из стороны в сторону. Из горла у нее вырвался долгий сдавленный крик. Она принялась биться головой о стену. Все быстрее и быстрее, будто набирающий скорость поезд.
Увечный унтер засмеялся.
Дора стала бить женщину по лицу тыльной стороной ладони. Нанесла четыре удара, очень сильных. Женщина утихла.
— Карл мертв, — прошептала она. И закричала снова. Запрыгала по полу, будто курица, которой отрубили голову. Пронзительным сопрано запела хорал. Казалось, хотела заглушить вой бомб.
— Помешалась, — сказал однорукий сапер-унтер. Вторую руку у него сожгло огнеметом при отступлении от Харькова.
Дора плюнула на пол и бросила взгляд на поющую женщину.
— Выведите ее в заднюю дверь, — приказала она и кивнула бельгийцу и своднику Эвальду.
Новая серия бомб сотрясла здания. Вопли тонули в потоке пламени, сметавшего все на своем пути по другую сторону Ганзаплатц. Громадный пылесос поглощал все, хорошее и плохое.
Дора принесла жареных каштанов. Мы обмакивали их в стоявшую посреди стола солонку.
Шупо подобрал свою каску, надел се и пошел к двери. Он был вне себя из-за истории с матросом.
И тут появился патруль службы безопасности. Четверо солдат-эсэсовцев и обершарфюрер. Они поглядели на шупо с насмешливым удивлением. Один из них поигрывал автоматом. Улыбался, но это была не настоящая улыбка. Она наводила на мысль о довольном мурлыканье кота при встрече с мышью, забывшей, где ее норка.
Обершарфюрер протяжно свистнул.
— Так-так, смотрите, кого мы обнаружили. Грязного фараона. Грелся в теплом углу, да? Вижу, наше появление стало для тебя большой неожиданностью. Но, видишь ли, такова жизнь. Она полна неожиданностей, хороших и плохих. Знаешь, было бы неплохо, если б ты отдал рапорт.
Полицейский вытянулся и выпалил:
— Старший вахмистр полиции Крюль, пятнадцатый участок, Хауптбанхоф, произвожу обход. Никаких происшествий не случилось, докладывать не о чем.
Эсэсовцы рассмеялись. Обершарфюрер почесал мизинцем ухо.
— У тебя определенно нелады с воображением, дед. Половина Бремеррайхе уничтожена, а ты говоришь, что не о чем докладывать. Над лестницей лежат две маленькие обугленные туши, недавно бывшие людьми. И все равно не о чем докладывать?
Эсэсовцы рассмеялись снова.
Легионер поплевывал скорлупками каштанов. Дора закурила очередную сигару. Унтер со свидетельством об увечии крикнул:
— Повесьте его!
Обершарфюрер с улыбкой протянул руку к шупо. Полицейский молча отдал ему служебное предписание и удостоверение. Читать предписание обершарфюрер не стал. Равнодушно полистал серую книжечку. Потом сунул то и другое в нагрудный карман.
— Похоже, тебе очень хочется получить пулю в лоб, а, дед?
Полицейский захлопал глазами и что-то пробормотал поднос.
— Трибунал точит на тебя зубы.
Обершарфюрер усмехнулся, тронув кончиком пальца нос полицейского.
— И этот трибунал — мы, — улыбнулся похожий на кота эсэсовец. Обершарфюрер кивнул.
— Он позволяет себе сидеть с комфортом в каком-то борделе, когда мы выполняем приказ фюрера о защите и долге. — Обершарфюрер обошел вокруг полицейского, пристально осматривая его, вытащил у него из кобуры маузер и сунул себе в карман. — Такой, как ты, нам как раз и был нужен. Послужишь превосходным примером в назидание всем остальным. А ну, становись рылом к стене, живо!
Похожий на кота эсэсовец, казалось, пребывал в прекрасном расположении духа. Он толкнул полицейского автоматом и поводил стволом перед его носом. Посмотрел на него с нетерпением.
— Тебя вздернут, ленивый фараон. И на груди у тебя будет табличка с одним-единственным словом: «ДЕЗЕРТИР».
Четверо его товарищей громко захохотали.
— А потом мы повесим тебе на шею краденую колбасу, клептоман! — выкрикнул обершарфюрер. Подошел к стоявшей за стойкой Труде: — Пять двойных, и пошевеливайся.
Дора положила сигару и встала. Подмигнула Труде, и та скрылась в задней комнате, где был телефон. Дора заняла ее место за стойкой. Глубоко затянулась длинной сигарой.
Обершарфюрер изучающе поглядел на нее. Казалось, он лишился уверенности в себе при виде невысокой, полной женщины с суровыми глазами, глядящими на него равнодушно, словно на муху на стене.
— Пять двойных.
Голос его прозвучал визгливо.
Дора неторопливо вынула сигару изо рта и выпустила дым ему в лицо.
— Чего орешь? Мы не глухие.
— Тогда давай пять двойных.
— Her.
Прозвучало это, словно выстрел из крупнокалиберной винтовки.
Мы подняли взгляд. Легионер зловеще улыбнулся. Лениво поднялся, подошел к стойке и сел на табурет возле обершарфюрера.
— Умный парень? — спросил он у Доры и указал подбородком на него.
Дора покачала головой.
— Нет. Глупый.
— Кто глупый, сводня? — крикнул обершарфюрер.
Дора снова выпустила дым ему в глаза.