Фронтовое братство
Шрифт:
— Вот тебе обогрев, еврейское отродье!
Фрау Браун плюнула в лицо материи пнула ее в голень.
— Не беспокойся, мы приедем в лагерь навестить тебя и твоих детей.
Потом вошла в квартиру и принялась передвигать мебель еврейской семьи. Ей хотелось расставить все по своему вкусу к тому времени, когда фельдфебель вернется из участка.
Мать-еврейку и двух младших детей отправили в газовую камеру. Старшая, девочка пятнадцати лет, оказалась в лагерном борделе. Малыш разузнал это все по многим таинственным каналам, известным лишь тем, кто находится не в ладах с обществом.
Малыш, сощурясь, воззрился на фрау Браун. Из горла его вырывались какие-то булькающие зверские звуки. Он протянул волосатую ручищу и ухватил эту тощую, злобную змею за волосы.
Фрау Браун закричала, но крик быстро оборвался. Малыш треснул ее головой о дверь. Потом с глухим стуком швырнул безжизненное тело на пол.
— Это сущая дьяволица, — сказал он Легионеру и принялся пинать лицо женщины тяжелыми сапогами.
Брауна Малыш удавил куском стальной проволоки. Убедясь, что он мертв, ханжески пробормотал: «Et cum spiritu tuo» [82] , единственное, что осталось у него в памяти от пребывания в католической исправительной школе в Миндене.
82
И с духом твоим (лат.). — Прим. пер.
Уходя, они тщательно проверили, хорошо ли заперта дверь.
— Воры могут забраться, — сказал Малыш. — Развелось всякой швали.
Потом поддернул брюки и последовал за Легионером.
Когда они вошли к Доре, та поставила перед ними два стакана и сказала:
— Еще по одной, ребята?
Будто они только что отходили потанцевать.
— Ну, за большую крысу, — сказал Легионер, когда они подняли стаканы.
Дора выпила аквавит с ангостурой и издала долгий, облегченный вздох.
— Убрали их? — спросила она, затягиваясь белой манильской черутой [83] .
Легионер посмотрел на нее, подмигнул, щелкнул языком и поднял вновь наполненный стакан.
— За тебя, Дора!
Она усмехнулась.
— И за смерть всех, с кем вы собираетесь свести счеты!
Все выпили до дна.
— Будь я проклят, — сказал с отрыжкой Легионер, — нет лучшего средства, чем выпивка. От всего, что тебе досаждает.
Хвати у кого наивности спросить Дору, находились ли они у нее весь вечер, она поклялась бы спасением души, что оба ни на минуту не покидали зал.
83
Сорт сигар с обрезанными концами. — Прим. ред.
Но никто не спрашивал. Обезьянья Рожа канул в мрак забвения.
Наутро канадская авиация совершила налет на Гамбург, и район, где жил Браун, превратился в море огня.
Малыш, взглянув на Легионера, сказал:
— Слава Богу, что мы решили сходить туда вчера! Иначе бы опоздали. И тогда уже не попали бы в сад Аллаха, где вечно цветут цветы, Гроза Пустыни!
— Не нужно смеяться над серьезными вещами, — мягко упрекнул его Легионер.
VIII. «Ураган»
— Вам нужно установить контакты, — сказала Дора. — Они необходимы, как витамины.
Красавчик Пауль был хорошим контактом. Он отправлял людей на виселицу или освобождал от призыва в соответствии со своими планами. Если не видел выгоды для себя, никому ничего не делал. Отказываться сделать кое-что для Доры ему было невыгодно. Когда она позвонила, он приехал.
Красавчик Пауль был одной из самых зловредных гадюк в Третьем рейхе, но у Доры имелась сыворотка против его укуса.
Она смеялась, почесывая штопором толстые бедра, когда провожала взглядом отступавших эсэсовцев.
Дора налила Красавчику Паулю джина, который он вылил в раковину, будто едкую кислоту.
Малыш жалел о вылитом джине. Штайн и пехотный унтер тоже.
Нас выписали из госпиталя в среду. Начальник, Oberstabsartz доктор Малер, все время бормотал, расхаживая и размахивая руками. Пожимая нам руки, смотрел каждому в глаза и говорил что-нибудь приятное.
На прощания у нас ушло три дня. Малыш превзошел себя свинскими выходками в публичном доме. Девицы не забудут его до самой смерти.
Мы с Легионером основательно напились в «Урагане» у Доры. Дора пила вместе с нами. Время от времени она что-то бормотала под нос и смотрела на Легионера. Курила одну за другой манильские черуты. Пепельница была полна до краев.
Мы сидели в узкой нише, невидимые благодаря мягкому красному свету.
— Твой абсент отдает гнилой лакрицей, — сказал Легионер.
— А ты марокканский сводник, — язвительно ответила Дора.
— Что будешь делать после конца войны? — спросил я только для того, чтобы не молчать. Ничто другое в ту минуту не шло на ум.
Легионер допил то, что было в стакане, и щелкнул пальцами Труде, девице из Берлина; та подошла и наполнила стакан снова. Хотела унести бутылку, но Дора схватила ее за руку и прорычала:
— Оставь!
Труде скривилась от хозяйкиной крепкой хватки и хотела что-то сказать, но резкое «пошла вон, корова!» заставило ее во всю прыть броситься за стойку.
— Что буду делать после конца войны? — негромко произнес Легионер, будто разговаривая сам с собой.
Видно было, что он напряженно думает. Он отпил глоток и подержал жидкость на языке.
— Первым делом влеплю тебе несколько затрещин за такой глупый вопрос. — Отпил еще немного и стал вертеть стакан, пристально разглядывая цветные отражения. — Первые две недели буду мертвецки пить с утра до ночи. Потом надо будет перерезать глотки парочке знакомых. Если смогу заставить себя, — добавил он через несколько секунд. — Может, займусь какой-нибудь нелегальной торговлей.