Фронтовое братство
Шрифт:
Элсебет поглядела на него.
— Охотно верю.
Партийный функционер бранился.
— Тео, ты втянул меня в серьезную неприятность. Нужно остерегаться таких людей — а что делаешь ты, тупая свинья? Начинаешь с ним препираться! Даже такой осел, как ты, должен был понять, кто он. Гестаповца можно учуять за километр.
— Петер, но ты сам начал с ним спорить, — кротко возразил Тео.
— Заткнись! — вспылил функционер. И погрозил кулаком несчастному официанту. — На меня не рассчитывай.
Вот что получаешь в благодарность, когда вытаскиваешь из грязи типов вроде тебя. Но теперь ты… — Он красноречивым жестом опустил большой палец. — Не пройдет и недели, как окажешься в Путлосе или Зеннелагере, в учебном центре пехоты, а там можешь засунуть свое больное сердце себе в задницу. Не смей больше здороваться со мной. Я тебя не знаю. Никогда не знал и никогда не захочу знать!
Функционер вызвал администратора. Они стали шептаться, поглядывая на стоявшего у серванта Тео Хубера.
Администратор подобострастно кивал и отвечал:
— Охотно, герр ортсгруппенляйтер [100] . Конечно, герр ортсгруппенляйтер. В этом ресторане нам нужны только приличные, воспитанные работники. Будьте уверены, герр ортсгруппенляйтер.
Бывший друг Тео Хубера довольно потер руки. Открыто указал на официанта, который лихорадочно вытирал тарелку.
Администратор кивнул и напустился на Хубера. Придал лицу суровое выражение, как всегда делал в особых случаях. Он выпячивал челюсть и сводил брови в свирепого вида гущу волос. Он обрадовался, когда впервые увидел себя таким в зеркале и понял, каким зверем и сверхчеловеком выглядит с таким выражением лица. Потерев мягкие, молочно-белые руки, он принялся осыпать Тео Хубера бранью.
100
Руководитель основной низовой административно-территориальной единицы НСДАП — ортсгруппы, объединявшей не более 1500 домовых ячеек, а в исключительных случаях (в крупных городах) — до 3 тыс. домовых ячеек. — Прим. ред.
Десять минут спустя официант собрал свои вещи и покинул этот рай роскоши по узкой железной лесенке, предназначенной для обслуги. Массивная стальная дверь захлопнулась за ним с громким грохотом.
Его поразил слепящий свет.
Гамбург горел.
Хубер лег за какой-то грудой мусора. Он плакал. Всхлипывал от жалости к себе. Сердце его ныло. Слезы бежали по щекам при мысли о чудесном мире, который теперь закрыт для него навсегда.
Через полтора месяца солдат истребительно-противотанкового полка Тео Хубер сидел в русской крестьянской хибаре, курил махорочную самокрутку и устало болтал с тремя русскими крестьянами и двумя своими приятелями.
Они пили водку и играли в карты. Младший из них, парень семнадцати лет, перешучивался с крестьянской девушкой. Они хлопали себя по бедрам и громко смеялись. Никто из этих солдат, прибывших накануне как подменный расчет, еще не бывал на фронте.
В ночи раскатился протяжный, рычащий звук, похожий на рев раненого дикого зверя.
Все в доме оцепенели и повернулись к окну. Маленькому грязному окну высоко в стене [101] . Потом в отдалении раздался взрыв.
101
Видно, что автор никогда не бывал в «русских крестьянских хибарах» западной части СССР. — Прим. ред.
— Предсмертный час! — прошептала русская девушка, шутившая с семнадцатилетним солдатом. Погребальная песнь артиллерии.
— Господи, — воскликнул один из солдат, и тут снаряд угодил в дом. Крупнокалиберный снаряд ураганом смел все на своем пути, сломал фруктовые деревья, снес большой сруб колодца и разрушил хлев.
Но люди в доме этого не видели. Они только услышали нарастающий рев, увидели, как обвалился потолок и как на них рухнули стены. Ядовитый дым не давал им дышать.
Потом все было кончено.
Семнадцатилетний солдат взлетел в воздух и упал животом на острую верхушку сломанного пополам дерева. Два раза прокрутился, словно пропеллер, замахал руками, задрыгал ногами, издал долгий, пронзительный вопль. И умер.
Бывший официант Тео Хубер лежал на спине поперек балки, глядя в темноту тусклыми, почти потухшими глазами. Тяжелая артиллерия русских, бившая без промаха по немецким путям снабжения, заглушила его вопль.
Он провел рукой по животу. В нижней его части ощутил глубокую рану. Кровавую кашу с бесформенными стальными осколками величиной с блюдце.
И снова издал протяжный, жалобный вопль. Кровь текла по его лихорадочно шарящим пальцам.
Он умолк. Боль, казалось, отступила на миг. Прижал на место полуоторванную ногу и устало положил голову на балку. Лежал, будто во сне.
«Истеку кровью до смерти», — мелькнула у него мысль.
В наивной надежде остановить кровь он прижал руки к ране.
И снова завопил. Дом обрушился. Хубер отчаянно бился, чтобы не оказаться погребенным под обломками.
Нога оторвалась. Она плавала в кровавой луже с клочьями плоти.
Хубер монотонно стонал и всхлипывал. Его сотрясла неистовая дрожь. Руки отяжелели. Сознание медленно угасало.
Он умер, почти обезумев от боли.
В Гамбурге в подземном ресторане продолжались танцы.
Иногда кто-то из посетителей спрашивал администратора:
— Скажите, здесь не было официанта по имени Тео?
Администратор принимал задумчивый вид.
— Тео? Нет, не припоминаю такого.
И Тео Хубер был забыт. Брошен на навозную кучу восточнее реки Мемель [102] . При жизни у него было больное сердце.
102
Немецкое название р. Неман. — Прим. ред.
Исчезновения Тео Хубера не заметил никто.
Появлялись новые Тео. Об этом заботился «искатель героев».
Он рыскал в разных обличьях, тралил в госпиталях, охранных батальонах, полицейских участках, на заводах и в конторах. В его сеть попадали мальчишки, инвалиды и старики.
«Вперед, товарищи!» Они пели, маршируя, в учебных лагерях. Садисты-унтеры всегда приказывали петь «Es ist so sch"on, Soldat zu sein» [103] .
«Да здравствует великая Германия! Да здравствует Адольф Гитлер! Да здравствует геройская смерть!»
103
Как прекрасно быть солдатом (нем.). — Прим. пер.