Фронтовое братство
Шрифт:
Потом они вместе вошли в палату. Линкор подошла к спокойно спавшему Легионеру. Схватила его за грудки, подняла с койки и с силой бросила на пол.
— Марокканская змея! Хочешь сделать Малыша шпиком! Скотина! — И в ярости пнула его. Потом повернулась и вышла, но перед этим потрепала Малыша по щеке. — Положись на меня, дорогой крошка. Мамочка о тебе позаботится!
Малыш был просто вне себя от удовольствия и посылал ей вслед воздушные поцелуи. Когда Линкор закрыла за собой дверь, он проревел на всю палату:
— Пресвятой Моисей, великий Боже, до чего Малыш могуч в постели!
Легионер поднялся и стал перед Малышом, тот преданно взглянул на него на свой хвастливый и глупый манер.
— Ты самый большой осел на свете. Что ты ей сказал, черт возьми?
Малыш ударил ногой по койке и радостно улыбнулся Легионеру.
— Признаю, Гроза Пустыни, я все испортил. Сам понимаю. Не то ей сказал. Я все делаю не так, когда мне невтерпеж.
Легионер сдался. Покачивая головой, сказал:
— Истинная правда, клянусь Аллахом!
— Георг, пойдешь со мной в бордель выбрать девочку? — Бауэр повернулся к нему, пристально глядя на маленького зенитчика. — Тебе в самый раз подойдет крепкая двадцатилетняя штучка.
Георг засмеялся.
— Нет, это не для меня. Я следую призыву доктора Геббельса к солдатам воздерживаться от алкоголя, табака и женщин.
Бауэр поковырял в зубах сибирским ножом, который Георг вернул ему.
— Да, этот призыв верный. От женщин одни неприятности. Сифилис и все такое прочее. Лучше уничтожить их всех, правда? — Он громко захохотал и красноречиво взмахнул ножом. — Искромсать их вот так?
И захохотал снова.
Георг перестал есть торт. И сидел с открытым ртом, глядя на гогочущего Бауэра, который размахивал над головой ножом Легионера.
— Почему ты все это говоришь? — спокойно спросил он.
— Я просто думаю, что все бабы шваль. Согласен со мной?
— Совершенно не понимаю тебя, — ответил Георг. — Ты никогда не вел себя так раньше.
Он положил недоеденный торт на стол и беспокойно заходил по палате. Остановился перед сидевшим за столом Бауэром.
— Я ничего не имею против женщин. Все те, кого я знаю, добры ко мне. Мать тоже была добра. Помню, в детстве, когда я ложился спать, она всегда приходила пожелать мне спокойной ночи — как это было замечательно! Она уже умерла. Ее сожгли. Всю усыпали фосфором, но теперь она в раю.
— Один только Бог знает, где она, — грубо сказал переставший усмехаться Бауэр. Украдкой взглянул на Легионера; тот сидел на койке, забавляясь тремя зелеными игральными костями, словно не замечал всего этого, — Никогда не бывал в публичном доме, не развлекался с девками? — спросил он с лукавым видом, чуть подавшись вперед.
Штайн начал насвистывать. Он нервничал. Понимал, как и мы, что Бауэр заходит слишком далеко.
— Нет! — выкрикнул Георг. — Я это ненавижу! Ненавижу, понимаешь? Вы животные, отвратительные животные, когда думаете о женщинах; а когда женщины хотят того же, что и вы, они — дьявольская западня!
Бауэр отшатнулся в ужасе, увидев, как дико глядят на него глаза Георга. В них был безумный блеск.
Георг ухватил себя за волосы и потянул их так, будто хотел вырвать с корнями. Потом шлепнулся на койку и уткнулся лицом в ладони. Все его щуплое тело содрогалось от неистовых всхлипываний.
В палате наступила тишина. Все удивленно смотрели на маленького солдата. Только мы пятеро знали, в чем тут дело.
Малыш встал, поддернул брюки и вразвалку пошел к Георгу.
Легионер подскочил, как пантера, схватил Малыша за плечо и строго сказал:
— Пошли, Малыш, выпьем пива.
Малыш весело улыбнулся и удивленно спросил:
— Пива, за твой счет?
Легионер кивнул и потащил Малыша из палаты.
— Разве не стоит мне прикончить его? — наивно спросил Малыш. Указал через плечо на плачущего Георга, который, к счастью, ничего не понял.
Штайн и я пошли с ними.
Когда мы вернулись через несколько часов, волнение в палате утихло. Георг сидел с медсестрами, помогая студентке раскручивать бинты. Им было весело, их смех был слышен издали.
Бауэр лежал на койке, бессмысленно глядя в потолок. Поглядел на нас искоса и негромко сказал:
— Я сделаю это ночью. Это необходимо.
Легионер кивнул.
— Чем раньше, тем лучше.
Мы сели и стали пить. У всех на виду, не смущаясь тем, что это запрещено. Малыш отправился к Линкору.
Было уже очень поздно, и мы были совершенно пьяны, когда неожиданно вошла Линкор. Без униформы медсестры, в ярко-зеленом халате. Раньше она никогда не появлялась в таком виде.
Ступая бесшумно, как кошка, она подошла к Бауэру, протянула руку и хрипло прошептала:
— Дай его сюда!
Бауэр испуганно посмотрел на нее.
— Ты о чем?
Она наклонилась к нему поближе и прошептала, чтобы не будить тех, кто спал:
— Прекрасно знаешь! Дай сюда!
Бауэр встал и тупо уставился на Линкора.
— Клянусь, я не знаю, о чем ты!
— Не знаешь? Радуйся, что пришла я, а не охотники за головами.
Она сунула руку под подушку, достала боевой нож и спрятала под халат. Потом тихо вышла из палаты, не глядя ни на кого.
— Этот тупой осел проболтался! — вспыхнул Легионер.
— Черт возьми, что же делать? — спросил, безумно озираясь, Бауэр.
— Что случилось? — спросил кто-то из темноты.
— Тебе-то что? — раздраженно ответил Легионер.
Малыш вернулся поздно утром. Был в приподнятом настроении и создавал много шума.
Они пошептались с Легионером. Потом вышли в туалет и продолжили разговор там. А когда вернулись, Малыш был почти трезвым. Молчаливым и слегка обеспокоенным
Легионер плюхнулся на койку и закурил. Ничего не сказал и сделал вид, что не слышит наших вопрошающих шепотков. Мы прямо-таки чувствовали, как работает его мозг.