Фронтовой дневник (1942–1945)
Шрифт:
Начищенные до блеска сапоги. Подвижная фигура небольшого роста с офицерской сумкой через плечо, всегда выбритое сосредоточенное лицо без усов, небольшие, внимательно изучающие глаза, короткие, причесанные на пробор черные волосы.
Он неразговорчив, немногословен, деловит и всегда занят каким-то делом: или в подразделениях, чтобы лично убедиться, как работают коммунисты, или у землянки на временном столике оформлял документы на вступающих в партию, или руководил заседанием партбюро.
Говорил он тихо, никогда не выходил из себя, умел тактично заставить делать то, что нужно. Хорошо руководил работой большой полковой парторганизации и ячейками ее в подразделениях. В гражданке из него вышел бы толковый первый секретарь горкома.
Высокий костистый человек. Ходил не торопясь, широко шагая и немного наклоняясь вперед, будто мерил землю метром. Худое бритое лицо, отливающее синевой. Густой бас. Громкий голос. Любил и ценил умных людей, независимо от звания и положения. Тосковал по семье. По вечерам, когда офицеры собирались в штабной палатке, любил затеять умный спор, умело подбрасывая для обсуждения вопросы, и внимательно следил за ходом спора, вставляя дельные замечания.
Тетрадь № 5. Война с Германией.
С 27 апреля 1943 по 10 июля 1943 г.
Кубань: район станицы Абинской
27 апреля 1943 г.
Сегодня никаких особенных событий не произошло, я делаю запись, потому что сделал тетрадь. С бумагой большие трудности, а здесь вчера мне подарили 3 листа бумаги, из которых я сделал эту тетрадь. Примерно на месяц, если не больше, буду обеспечен бумагой для записей. Кроме тетради, сделал еще несколько конвертов, чтобы 1 мая написать письма, если все будет благополучно.
В эскадроне сегодня окончил писать первомайскую газету до обеда. После обеда хотел уйти в полк, на новое место, чтобы устроиться сегодня с квартирой и довольствием, а завтра с утра приступить к работе. Но капитан Полонский из каких-то соображений не пустил меня и сказал, что я пойду, когда он скажет об этом.
Со мной он уже начал говорить иначе, чем с рядовым бойцом – шутить, рассказывать анекдоты, советоваться. Особенно после моей творческой работы с газетами.
Вообще, меня здесь ценили больше, чем в дивизионе, и хотя здесь я всего несколько дней, уходить мне было тяжело.
Командир эскадрона капитан Бондаренко – украинец, преподаватель вуза по марксизму-ленинизму. Строгий, но толковый человек. Простяк. Со мной разговаривает больше как с учителем, нежели с бойцом.
Старшина Вакулишин, ростовский парень. Простой и толковый. Вот только Теребрин – кладовщик по-прежнему (он работал кладовщиком и в дивизионе) жаден, скуп и груб. Но и он, видя, что ко мне относятся по-особенному командиры, иногда даст сахарных остатков к чаю, конечно, в том случае, если у него выпросишь. В дивизионе вообще к нему нельзя было и подступиться. Писарь Дьяков, если можно так выразиться, несколько ревнует и недолюбливает меня. Раньше он чувствовал себя здесь некоторым божком. С Теребриным они снюхались быстро. Хлеба он ест сколько хочет, сахару тоже. Перепадает ему и другое, потому что он выписывает, а Теребрин – выдает. Работают, так сказать, в контакте.
Но это отвлечения, хотя и необходимые. Раньше я мало писал о людях, и это недостаток. Теперь буду писать о них чаще. После обеда я делал конверты и записные книжки. Бродил в саду. Прекрасно. Все зелено и цветет. Тепло и солнечно. Жить бы да наслаждаться. Но самолеты весь день реют в воздухе. Вчера я спал на сене во дворе. Было прохладно, но я под плащ-палаткой и шинелью не замерз. Ночью рыскали как волки немецкие самолеты, усиленно бомбили Краснодар, бросили бомбы где-то вблизи нас, очевидно, на железную дорогу. Рано утром доносился орудийный гул. Что несут с собой ближайшие дни? Они, по предположениям, должны быть особенно напряженными. Кто-то кого-то должен разбить. Мы думаем, что будут разбиты немцы, и Кубань, наконец, станет свободной.
28 апреля 1943 г.
Вчера вечером хорошо устроился спать во дворе на линейке 122 . Но спать мне не пришлось, т. к. вскоре стали летать крупными соединениями самолеты противника и бомбить Краснодар и прилегающие станицы, в том числе и нашу. Пришлось обуться и перебраться в щель. Но было холодно, неудобно, мешал гул самолетов и взрывы бомб. Так до часу ночи я и не уснул, а с часу стал часовым и простоял до 4-х. После 4-х самолетов летало меньше, и я немного вздремнул. К 6 часам
122
Линейка – конная повозка, вдоль которой стоит длинная скамья.
Должиков, от которого я должен принимать дела, занят, и я почти гулял. Сделал себе из масленки чернильницу. Пришлось часа два отмывать масло. Подшил папку документов. Обедать буду здесь. Скоро обед.
29 апреля 1943 г.
К вечеру вчера нашел себе квартиру на самой окраине. Дальше хат нет. Идут кустарники. В квартире чистенько. Спал на двух досках, положенных на табуреты. Спал хорошо, но почему-то болит голова.
Всю ночь и сейчас идет страшный бой за Крымскую. Орудийные выстрелы превратились в сплошной гул. Самолеты ночью как с нашей стороны, так и со стороны противника летали большими соединениями, но здесь не бомбили.
Вчера встретил двух своих учениц. Одну из них помню плохо, потому что она училась только короткое время на 1-м курсе «В». Другую помню хорошо – Михель Варю. Обе в нашем полку радистками.
Понравился вчера обед. Из 2 блюд. Борщ и рыба жареная с пшеничной кашей.
Моего начальника еще нет. Вчера я принимал дела и мало что сделал. Сейчас седьмой час утра. Иду на работу.
Вечер 29 апреля.
Пишу в саду, лежа животом на зеленой траве. Уже зашло солнце. Кругом отцветающие сады. Цветень 123 падает ко мне на тетрадь. Работал целый день. Из ряда документов добывал «экстракт». Что без привычки не особенно ладится. Весь день болела голова. Сейчас лучше. Из душной канцелярии вышел на свежий воздух (домой идти нельзя) и еще раз проячитал полученное сегодня маленькое письмо от Лиды Бурдюговой, подруги Тамары, написанное 1 апреля. Милое и хорошее письмо. Оно доставило мне много радости. Жаль только, в нем ничего нет ни о самом городе, ни о людях, что сейчас меня очень интересует. Из всех моих писем она и Тамара получили по 2. Надо им и вообще всем написать 1 мая, если удастся. Бумага теперь у меня есть.
123
Цветень (устар., простореч.) – пыльца.
1 мая 1943 г.
Шестой час вечера. Хотел было написать хорошее письмо домой, но не удалось. Бросил. Цитирую:
Несмотря на праздник, я сегодня был загружен работой до вечера, а сейчас пишу в комнате, где находится человек 15. Все разговаривают, толкают, заглядывают в письмо, звонят по телефону, обедают и читают вслух первомайскую армейскую газету. В такой обстановке трудно сосредоточиться и написать то, что хочется. К тому же подвела и погода, которая всегда действует на мое настроение. Все дни сияло солнце, и я ощущал его приятную теплоту, которую так люблю. Сегодня же, как назло, дует холодный, леденящий северный ветер и идет дождь. Небо мрачно и пасмурно.
Ушел на квартиру, где ночую на двух досках, положенных на табуреты, но и здесь не нашел соответствующей обстановки. Хозяин, болеющий какой-то желудочной болезнью, лежит и стонет. У него в желудке и кишечнике что-то бурчит, напоминая пулеметные очереди. В комнате стоит тяжелый смрад.
Сапожник, помещающийся тут же, где-то по случаю праздника хлебнувший «как сапожник», пьяным голосом поет какой-то винегрет, в котором смешаны цыганские романсы, «Чилита» и «Расставанье» 124 . Как это только у него укладывается. А сейчас он поет «Синий платочек».
124
«Чилита» – мексиканская народная песня, популярная в 1930-х гг.; «Расставанье» – советская версия польского танго «Последнее воскресенье» (композитор Ежи Петерсбурский).