Фронтовые будни артиллериста. С гаубицей от Сожа до Эльбы. 1941–1945
Шрифт:
С обрыва буквально как горох посыпались немецкие солдаты. Это были подразделения гитлерюгенда – совсем еще мальчишек шестнадцати – семнадцати лет, одетых в новенькую военную форму. Артиллеристы с восточного берега сразу же отреагировали на наступление немцев беглым огнем, и атака была отбита. А на плацдарме в результате штыкового боя остались несколько убитых армян и более двух десятков погибших немцев.
Когда я вместе со старшиной на лодке привез на НП, находящийся на плацдарме, обед, они все еще лежали ничем не прикрытые. Тяжело было смотреть на трупы этих мальчишек.
После завершения оборудования огневых
Недалеко от своих землянок они расчистили большую площадку и с обеих сторон установили примитивные ворота. На поле находились две команды человек по десять, и все как угорелые носились за настоящим мячом. А он летал над полем, как птица, и игроки били по нему ногами и головами. За все время фронтовой жизни я впервые видел подобную картину: на фронте играли в футбол.
Потом мы с армянами сидели возле костра и обсуждали положение на нашем участке фронта. Чувствовалось, что нас ждет что-то необыкновенное. От Одера до Берлина в этом месте было менее 80 километров. Подготовка к главному наступлению войны шла быстрыми темпами. Мы это видели и понимали. А некоторые статистические данные стали известны только из воспоминаний Г. К. Жукова.
При разработке Берлинской операции командующий фронтом и командиры соединений прорабатывали варианты наступления, направленного на ошеломление и подавление противника. В процессе этой работы и родилось предложение ночной атаки с прожекторами. Решено было обрушить на немцев удар 16 апреля за два часа до рассвета. Зенитные прожекторы должны были внезапно осветить позиции противника и объекты атаки.
О предстоящей операции шоферов дивизиона предупредили лишь за несколько часов, в течение которых они должны были подготовить свои машины к маршу.
Ночью в полной темноте наш полк 122-мм гаубиц по понтонной переправе форсировал Одер, вышел на автостраду и занял место в войсковой колонне. Днем отсюда просматривалась вся приодерская местность. Но сейчас она была скрыта предутренним туманом.
Перед нами стояло множество машин с зенитными прожекторами, а рядом расположились танки и БТРы с пехотой.
Ровно в назначенное время в небо взлетели тысячи разноцветных ракет. По этому сигналу вспыхнули сто сорок прожекторов, расположенных на шоссе. И тотчас же началась артподготовка.
Раздался потрясающей силы грохот выстрелов и разрывов снарядов и мин. По статистическим данным, на линии главного удара было сосредоточено почти 15 тысяч орудий, да еще в воздухе гудели бомбардировщики. В течение только первого дня наступления артиллерией было сделано более миллиона выстрелов, на изготовление снарядов для которых потребовалось почти 100 тысяч тонн металла, а для их доставки на фронт две с половиной тысячи железнодорожных вагонов.
В течение тридцатиминутного артиллерийского огня противник не сделал ни единого выстрела, что свидетельствовало о его полной подавленности и разрушении системы обороны.
Потом началась следующая атака с прожекторами. Мы еще больше усилили огонь, а пехота и танки дружно бросились вперед, сопровождаемые огневым
К рассвету первая оборонительная линия обороны противника была преодолена и начата атака второй линии.
Гитлеровские войска были буквально потоплены в море огня и металла. Сплошная стена пыли и дыма висела в воздухе, которую даже мощные лучи прожекторов не могли пробить. Но это нас не смущало. Мы упорно преодолевали сопротивление немцев и шли вперед, ежедневно продвигаясь в среднем на 8 километров, а на некоторых участках и на 10–12 километров.
Тяжелейшие бои за овладение Зееловскими высотами продолжались несколько дней, но прожекторы в них уже не применялись. В этот период наша бригада поддерживала 8-ю армию генерала Чуйкова, в состав которой входила и армянская дивизия. За эти дни я несколько раз встречал знакомых армян, и мы обменивались впечатлениями о проходящих боях. А вот в футбол они не играли. Было не до этого. Сейчас главное, что всех интересовало, – это успех прорыва к Берлину и окончание войны.
В конце апреля наш полк бросили на юго-запад. Мы вместе с некоторыми другими воинскими частями рассекали группировку противника, окруженную с юга 1-м Украинским, а с севера 1-м Белорусским фронтами. В это время основные бои шли на подступах к Берлину и в самом Берлине, а на нашем направлении было сравнительно тихо. Орудия батареи сделали лишь несколько выстрелов при форсировании реки Шпрее.
1 мая 1945 года мы встретили в небольшой деревне примерно в 30 километрах южнее Берлина. Далее боев уже не было. Больше всего нас радовали распустившиеся деревья, цветущие яблони и полевые цветы. Это наполняло наши души весенним ароматом, к которому примешивалось какое-то новое непривычное чувство победы.
Вечером 6 мая батарея остановилась в лесочке на небольшом холме. Машины загнали под деревья, а орудия, не закапывая, как уже бывало в последние дни, разместили в боевой готовности вдоль опушки. На западе хорошо был виден какой-то город, утопающий в бело-розовом тумане цветущих яблонь, а чуть дальше в лучах заходящего солнца искрилась голубая лента широкой реки.
Основная масса солдат ни сейчас – накануне победы, ни вообще во время войны не знала общей обстановки и весьма смутно представляла, где находится в данный момент. И в этот теплый майский вечер, не узнав новостей, солдаты разошлись и начали устраиваться на ночлег – ставили палатки или укладывались в кузове «Студебекера».
Ночью никаких происшествий не было, а утром несколько человек из нашей батареи собрались на опушке и с интересом разглядывали окрестности.
По дороге от города в нашу сторону двигалась группа людей. И хотя ничего подозрительного в этом не было, мы по привычке отошли в тень деревьев. Вскоре ситуация прояснилась – к нам приближались человек десять чернокожих в военной форме.
Союзники! Это поняли сразу. К подобной встрече нас не готовили, и, что надо было делать, мы не знали. Однако здравый смысл подсказал. Все высыпали навстречу, а наши физиономии не оставляли сомнений в искренней радости. Подошедшие остановились и тоже заулыбались.
Некоторое время стояли молча. Потом кто-то из наших громко заявил:
– Мы русские! Совьет юнион.
Гости сразу же ответили, но никто ничего не понял. Попытались объясниться на немецком, но и его толком никто не знал, ни мы, ни американцы.