Фрося. Часть 4
Шрифт:
Ни разу с ним не были на югах, не носили дорогие одежды и не спали на шикарных гарнитурах, и, казалось бы, так и должно быть, ведь так большинство народа живёт и не ропщет.
Я говорю большинство, а ведь, на самом деле, таких меньшинство, а почти все тянут лямку от получки до получки, все деньги уходят на уборную или на водочку, а другие радости видят только по телевизору.
Фрося удивлённо смотрела на Аглаю, та её сейчас явно поразила своей тирадой.
— Ну, подружка, каждая из нас уже лет на пять тюремного срока наговорила.
И
Фрося глянула на свои золотые часики, первый подарок Марка:
— Глаха, пора уже одеваться к обеду, пойдём продегустируем гостиничный ресторан, влезай в новые одёвки, подкрась немного мордаху и вперёд.
Женщины не стали сильно разодеваться, но выглядели достаточно презентабельно в новых лёгких платьях, в туфлях на каблуках, свежие, причёсанные и довольные жизнью.
Фрося так и не уговорила подругу надеть одни из её золотых серёжек с бриллиантами.
Та отмахнулась, даже не слушая доводы:
— Да, остань ты со своими побрякушками, век их не носила и не собираюсь, узнают меня и такую.
Конечно, подруги очень разнились своим внешним видом, умением подать себя в нарядной одежде, в украшениях и манерой поведения.
В этом не было ничего удивительного, ведь Фрося за время проживания в Москве поднаторела в этом изрядно, а с появлением в её жизни Марка, так и вовсе превратилась в светскую львицу.
Она часто вспоминала посещение ресторана в Ленинграде в компании Виктора и как она там, изошла сто потами, увидав разнообразные приборы на столе.
Сегодня её этим уже не испугаешь и более того, она умела ловко управляться всеми вилками и ножами, а чего удивляться, двенадцать лет уже москвичка, а какие у неё были учителя…
Фрося категорически отказала подруге в заказе выпивки:
— Аглашенька, с первого дня в гостинице, ты хочешь обратить на себя внимание неприглядным поведением.
Ты, что не понимаешь, что с водкой под обед, мы будем походить на двух старых шлюх, приехавших словить последний шанс на интимную близость.
— Скажешь тоже, но спорить не буду, придётся в этих вопросах довериться тебе, куда там мне, бабке из Таёжного до столичной фифы.
— Аглая, это ирония или шутка?
— Считай, то и другое, а на самом деле, голая правда и не дуйся, я без злости.
После обеда они не стали разлёживаться в номере, а вышли в город, прогуляться по набережной.
С моря дул тёплый порывистый ветер, ероша волосы, поднимая подолы платьев и освежая солёной влажностью лица.
На встречу и обгоняя их вдоль парапета прогуливалось в свете наступающего вечернего сумрака много праздного люда.
Здесь были вальяжные, солидные пары, стайки весело переговаривающихся молодёжных компаний, но главное внимание Фроси привлекали моряки, а точнее, морские офицеры с иностранных судов, которых она узнавала по не русской речи и, безусловно, по внешнему виду.
Последние пару лет Марк настаивал,
В частых совместных, долгих поездках он пытался ввести ей в мозги необходимые для начального общения общепринятые фразы, отдельные обиходные слова на английском, превращая эти уроки в своеобразную игру.
Она вначале принимала его натиск в этом вопросе в штыки, а затем, как-то втянулась и даже дома иногда вытаскивала заветную тетрадь, куда выписывала новые слова и целые фразы, и штудировала, злясь и смеясь над собой.
Во многих вопросах она доверяла Марку беспрекословно.
Сейчас, прогуливаясь по набережной Владивостока, она мысленно улыбалась, вспоминая с теплом своего потеренного любовника.
Нет, она не будет его оплакивать, он жив и здоров, и более того, от всей души она ему желает в будущем только счастья и удачи.
Аглашка и чуть раннее Андрей, пытались внушить ей к нему ненависть, упрекая его во всех смертных грехах, но он ведь всегда был с ней предельно искренен и с самого начала предупреждал об опасности их деятельности.
Она знала на что шла, а то, что неожиданно так их развернула жизнь, так стоит ли за это сетовать на него, может ещё будет благодарить, что своим отъездом, спасся сам и её не затащил на скамью подсудимых.
Фрося не винила себя за то, что так резко разорвала их отношения, неделя или месяц больше или меньше её уже не устраивали, надо как можно быстрей вырвать его из своего сердца, а в памяти пусть он останется ярким пламенем и сильной личностью, а не жалким и растерянным человечком, в которого он быстро превращался под натиском навалившихся на него сложных обстоятельств.
Фрося вздрогнула от резкого толчка в плечо и голоса подруги:
— Вот, иду и наблюдаю за тобой, то хмуришься, то улыбаешься, даже губы у тебя начали шевелиться, глянешь, и подумаешь, что баба умом поехала.
Что это тебе уже в голову зашло, не иначе своего распрекрасного полюбовничка вспомнила.
— Аглашка, а ведь ты угадала, я действительно сейчас была с ним.
— Вот, дурёха, оглянись лучше и посмотри, как на тебя пялятся мужики, и не просто мужики, а сплошь капитаны.
Фрося залилась смехом.
— Аглашка, капитан в моей жизни уже был, надо что-то новенькое и свеженькое.
И вдруг до её слуха дошла речь на знакомом с детства родном языке — двое стоящих возле парапета офицеров, говорили по польски.
Глава 32
От неожиданно услышанной родной с детства речи, у Фроси ёкнуло сердце.
Со дня смерти ксёндза Вальдемара, она больше ни с кем не говорила на польском языке, а прошло с того траурного момента, когда ушёл из её жизни человек, во многом заменивший ей близких, уже без малого двадцать лет.