Фрося. Часть 4
Шрифт:
Поэтому в ближайшее время, мы устроим с тобой приятное и полезное путешествие.
Упакуем аккуратно валяющиеся в твоём шкафу меха, за реальную цену которых можно, наверное, Волгу купить, а то и две, я ведь цен особо не знаю, этим Марк занимался, но и мы с тобой ведь в накладе не оставались.
Так вот, поедем мы подружка во Владивосток, мне Марк, в своё время, говорил, что там можно устроить хороший сбыт через иностранных и даже наших торговых моряков.
Трудно и опасно нам будет выйти на них,
Если нас сцапают, то мне по любому, наверное, крышка, а ты не при делах, так подрядилась помочь подруге.
Если всё сложится удачно, а я в это верю, то мы возвращаемся с деньжатами в Таёжный, справляем сороковины по Коле и вместе уезжаем ко мне в Москву.
Тебе не надо ютиться у Лиды и зависеть от настроения зятя, временно будешь жить у меня, места вполне хватает…
— Фроська, дай хоть слово вставить, прёшь словно танк не разбирая дороги, а я, между прочим, тоже своё мнение имею…
— Не перебивай, я же тебя просила.
Что ты думаешь, я собираюсь делить с тобой кров до смерти?
Нет, моя дорогая, хотя это меня совершенно не пугает, ведь Сёмка нам не помеха.
Поверь, он живёт своей жизнью, мы с ним редко пересекаемся, а как он к тебе относится, ты знаешь не хуже меня.
Короче, не дрейфь, подсуетимся и справим тебе через годик-другой хотя бы однокомнатную квартиру в Москве.
Чем у нас будет плохая старость, у тебя дочь с внуками рядом и я не вдалеке.
Ну, а чтоб ты не думала, что я такая хорошая, то напомню, меня в ближайшее время могут посадить в тюрягу и неизвестно на сколько, хотя я буду этому всячески сопротивляться, а ты если что, присмотришь за Сёмкой.
Глава 29
Во время всего длинного монолога Фроси Аглая не сводила с неё глаз.
Рот у неё то открывался, то закрывался, несколько раз она пыталась встрять, но натыкалась на огонь в глазах подруги и на решительный жест руки, которым она пресекала всяческое вмешательство в её речь.
Но вот, Фрося замолчала, поднялась с валуна и стала напротив, в упор глядя на Аглаю.
— Фроська, ты долго думала, пока до этого додумалась?!
Какой Владивосток, какая Москва, о каком светлом моём будущем ты толкуешь?
Ты же видишь в каком я жалком физическом и моральном состоянии, краше в гроб кладут, мне не мехами торговать, а самогонкой из-под прилавка.
— А ты поговори, поговори, а я тебя послушаю, но завтра уже едем в Сосновск, где твоя Наташка находит нам толкового парикмахера, стрижём и красим твои пегие волосы, приводим мордашку и ноготки в порядок, а затем, тебя малость приодеваем, насколько позволит промторг вашего захолустья.
Для поездки во Владивосток будешь вполне готова, а в Москве наведу на тебя такой лоск,
Аглашенька, умоляю тебя, не надо спорить, на этот раз доверься моему чутью, я ведь тебе плохого не желаю.
Когда-то раввин Рувен говорил мне, чтобы выжить, надо использовать все до последнего шанса, дай себе этот шанс, а мне его дай, чтоб помочь тебе.
Аглая ничего не ответила на проникновенные слова подруги, а закрыла руками лицо и горько зарыдала.
Такой Аглаю Фрося ещё никогда не видела.
Она не пыталась успокоить подругу, пусть та выплачется.
Ведь Фрося и сама в трудные моменты жизни, а их у неё было немало, давала волю слезам, с ними порою уходили горечь утраты, боль, стыд, злость, а главное, жалость к себе.
Наконец, плечи Аглаи перестали вздрагивать, утихли всхлипы и она отняла руки от зарёванного лица.
Она громко высморкалась и подошла к берегу реки, осторожно наклонилась, набрала в пригоршни холодной воды и вытерла распухшее от слёз лицо.
Медленно волоча ноги, вернулась, села на прежнее место на валуне и, наконец, повернулась к Фросе, прямо посмотрев ей в глаза:
— Не знаю, ох, подружка, не знаю, всё, что ты сейчас мне наговорила слёту не осмыслишь и сразу не прожуёшь.
Мне надо или принять все твои предложения без возражений или резко всё отклонить.
Тебе только кажется, что я гром-баба, на самом деле я обыкновенная забитая деревенщина.
Ту жизнь, что ты мне нарисовала под стать тебе, а мне больше подходит роль самогонщицы, такой, как стала Шурочка.
Фроська, бедовая ты баба, это для тебя было просто ни о чём не думая, выхватить из рук матери еврейскую девчонку и спасти ей жизнь и, если бы только спасти, так поднять на ноги и лелеять, как родное дитя.
Кинуть в разгар войны полную добра хату, ушедшего воевать живого мужа и уйти с любовничком в глушь, и не просто отсидеться, а ещё, не задумываясь о последствиях, родить от него сыночка.
Это ты могла в трудные послевоенные годы поднять трёх ребятишек, обеспечив им очень даже достойную жизнь и каждому дать приличное образование.
Это ты могла двенадцать лет ждать своего любимого, не помышляя даже о другом мужике, а найдя его, примчаться к нему на другой конец света, тут же дать отворот-поворот коварному изменщику и кинуться в объятия практически к не знакомому мужичку с сомнительным прошлым и без надежд на будущее.
И это ещё не всё, поехала его разыскивать по всему Советскому Союзу, нашла, чтобы прикрыть его остывающие глаза и решиться родить от него ребёночка.
О, я могла бы и дальше перечислять все твои подвиги и сумасбродства, но глядя на тебя, вижу, что твоя сдержанность скоро лопнет, а мы обе не хотим ссоры между нами.