Функция: вы
Шрифт:
Я понимал, что он так скажет, – в лабиринте ему бы вторил любой. Даже я, спроси у меня кто совета: разве заслужили они знать, что должны быть мертвы? Что их вторая жизнь в руках почти что незнакомца? Ведь, если с нами что-то случится, если это будет смертельно, они тоже погибнут, даже не поняв, что произошло. Заслужил ли хоть кто-то просыпаться с этой мыслью каждое утро?
Мару откинулся на ступеньку и вновь глянул через дорогу. Допив залпом кофе, я тоже посмотрел на вывеску. Мы как будто любовались закатом.
– Все будет хорошо. Система позаботится, чтобы каждый занял нужное место в нужное время, когда Кристе это понадобится. Не
– А если он будет делать только хуже?
– Но он же не отказал? Согласился помочь?
Я сдавленно кивнул. Мару выпрямился и, соединив руки перед лицом, прямыми пальцами к небу, сказал:
– Вот тебе пища для размышлений. Забирая нас, Дедал разрушает все наши связи, но на близкородственные уходит в три раза больше времени, чем на остальные. Это почти не зависит от эмоциональной окраски и степени реальной близости. Как думаешь, почему?
Я слабо улыбнулся.
– Лекция в два часа ночи?.. Мигрень и правда делает из тебя сверхчеловека.
Мару, посмеиваясь, покачал головой:
– Кровное родство – физиологическая форма связи. Она единственная порождена не разумом, но генами, задолго до того, как жизнь осознала себя. Система эмулирует генетическую информацию сообразно ее оптимизирующему потенциалу, и родство, насколько можно судить, считается одним из эффективных инструментов. Поэтому неважно, что Криста и ее отец думают друг о друге: если понадобится, система использует их родство по полной, даже если они оба от этого завоют. Эту связь невероятно сложно разрушить…
– Но все-таки можно, – напомнил я. – Иначе Дедал не забрал бы Ариадну, чтобы спасти ее мать.
Мару снова вздохнул:
– Ты прав. Дедал не забирает нас взамен тех, с кем мы связаны. Иначе здесь был бы совсем другой контингент. Но случай Ариадны только подтверждает общее правило, и ты это знаешь.
Я рассеянно вернулся к пустой дороге:
– Знаю? Правда?
Разве мы говорили об Ариадне вот так, любуясь улицей, попивая кофе? Как о Кристе, или Минотавре, и бог знает ком еще. Ведь для разговоров нужны какие-то мнения, выдаваемые за факты, недосказанности, порождающие домыслы. А мы до сих пор не могли даже определиться, жива ли она или мертва; оставалась ли человеком, личность которого еще можно было вернуть, или окончательно превратилась в донорское тело для своей контрфункции.
Я сжал пальцы, а они не сжались: больная рука начинала слабеть.
– Минотавр звонил, сказал готовить ей место, – продолжил Мару, как всегда угадав ход моих мыслей. – Я тут прикинул, не рано ли? Или у него созрела очередная всеразрешающая раскладка сигнатур?
– Не знаю. Утром мы едем в Эс-Эйт. Что-то насчет катализатора.
Конечно, помня об этом, стоило ложиться сразу после «Улисса»; укрыться двумя одеялами, тупо попялиться в стену и провалиться в сон просто потому, что там у меня еще были дела. Но я не смог. Даже на секунду не зажмурился. В голове трещало, как эта вывеска напротив: грозя вот-вот замкнуть и перегореть, рассыпавшись искрами, пока Ариадна молча читала у окна.
– Опять исчезнешь? – мягко спросил Мару. – Ты ведь знаешь, необязательно уходить из лабиринта, чтобы тебя не нашли.
Я улыбнулся:
– Знаю. Но обычно я просто смотрю кино.
– О, конечно, как скажешь. – Он похлопал меня по колену и поднялся на ноги. – Кино – это, вообще-то, здорово. Давненько там не был. Может, позовешь с собой разок?
– С удовольствием. Только чур в ноябре.
Потянувшись, Мару подхватил сумку, и меня обдало запахом знакомого одеколона. Из тех, который придумали лет сто назад: очень стойкий и простой. Он поглядел на меня сверху вниз, внимательно и без украдки, – взглядом, на который всегда хотелось ответить. И не просто так, а чем-то правильным, прилежным, оправдать его бесконечное терпение и веру в людей. Если Минотавр в первые годы поигрывал в моего приемного отца, когда ему хотелось, от губительной скуки, и злости, и желания кому-то что-то доказать, то Мару, ничего не обещая, просто был рядом и уже этим давал очень многое.
– Когда Кристе исполнится… мы правда больше не встретимся? Никогда-никогда?
Мару понимающе кивнул:
– Никогда-никогда.
– И все эти истории о том, что кто-то так отчаянно искал встречи с контрфункцией, что однажды на них обоих упал самолет, – все так и будет?
Мару удивленно хохотнул.
– Поучительная, но малодостоверная байка. Зато сразу узнается тон рассказчика, – он протянул мне раскрытую ладонь. – Пойдем внутрь. Очень холодно. И кстати, сколько ты уже не спишь?
Уклончиво пожав плечами, я принял его руку. Мару рывком поставил меня на ноги, и я тут же почувствовал, как безнадежно, до льдистой корки промокли джинсы от сидения на крыльце.
– Никто не знает, как именно Дедал совершает перестановку функций. – Он закинул сумку за спину и направился к двери. – Как привязывает их жизни к нашим? Как физиологически делает нас частью себя? И почему, когда контрфункции исполняются, мы начинаем жить в параллельных мирах, даже если ходим по одним улицам? Но, если помнить, что он всегда приходит в последнюю встречу, возможно, перестановка длится все это время? Возможно, в этом истинный смысл наших неслучайно случайных пересечений?.. Я с удовольствием подискутировал бы на эту тему, но в более приятной обстановке. Согласен?
Крыльцо омыло золотым светом прихожей. Наши удлинившиеся силуэты покатились по ступенькам, как рулоны черного сукна.
– Да, но ведь… – я смотрел, как Мару входит внутрь. – Ты же сам говоришь, они просто люди. А у людей то и дело все идет не так. Куча вещей вынуждает их отказываться от того, что им важно.
– С Кристой такого не случится.
– Ну а вдруг? Если у нее не получится? Если отец не сможет помочь? Или сможет, только это будет долг на всю жизнь? А если с мамой что-то случится… Крис не переживет это. Она слишком ее любит. Я не смогу, у меня не будет права убеждать ее…
Мару скинул сумку на пол.
– Значит, убедит кто-то другой.
Из темных гостиных арок не доносилось ни звука. Я по-прежнему стоял на крыльце. Мару знал, я мог простоять так очень-очень долго. Я был приучен стоять и ждать.
– Ради Кристы жизнь повернула вспять собственные законы, которые наукой признаны фундаментальными. Неважно когда, но она исполнится как функция и сделает то, ради чего Дедал спас ее. Тебе же, как и Дедалу, остается только ждать. Быть рядом, когда это нужно. И не забывать, что мы обсуждали много раз. – Мару устало улыбнулся. – В мире, где жизнь осознала саму себя, чтобы защищать нужнейшего, а не сильнейшего, контрфункции – большая часть большого солнца. И для того, чтобы оно продолжало греть и светить и каждый под ним выполнял свою оптимизирующую функцию…