Фурье
Шрифт:
Возвратившись в Лион, он пересмотрел свои конспекты лекций парижских профессоров. Да, только через познание естественных наук — химии, естествознания, астрономии, математики — можно понять существующее человеческое общество.
Фурье пренебрежительно относится к философии и политической экономии. Он будет впоследствии резко критиковать «так называемую» политическую экономию, относя ее, так же как и политику, мораль и метафизику, к «наукам неопределенным». Будет не раз упоминать современных ему экономистов всех направлений, излагая и цитируя их идеи, утверждая, что нельзя признавать за науку учения, которые оправдывают хозяйство, где процветает
Наступают годы напряженного самообразования. На беспорядочное чтение уходят почти все вечера. Друзьям Шарль жалуется на недостаток времени для чтения: «С 1799 года я был всегда так занят своими меркантильными делами, что почти не имел времени для других занятий. Проводя все дни в услужении всем проискам, хитростям и обману торговцев, я мог посвящать только ночи ознакомлению с истинной наукой…» Время от времени урывками попадал в библиотеку или читальный зал.
Об этом периоде жизни Фурье в Лионе одна из сестер вспоминает: он сохранял те же вкусы, что и дома, в Безансоне; его комната была всегда полна горшков с цветами, а камин заставлен разнообразными луковицами или прорастающими зернышками. Даже в середине зимы у него расцветали великолепные цветы. Чтобы дать им побольше солнца и воздуха, Шарль выставлял их в полдень на балкон. Лионские дамы во время прогулок привыкли приходить и любоваться этой выставкой. Здесь, под балконом господина Фурье, они даже назначали свидания своим поклонникам.
Однажды Шарль не вынес цветы в полдень, и возле его балкона собралась недоумевающая толпа. Увидев это, он вышел, извинился, пообещав завтра вознаградить желающих выставкой более разнообразной и богатой.
Лионская библиотека, которая располагалась тогда в здании городского музея и насчитывала около 12 тысяч томов, по тем временам считалась богатой. Однако впоследствии Фурье разочаровался в этом книгохранилище: «Лионская библиотека изобилует томами, но среди них вряд ли найти хотя бы одно-единственное хорошее современное произведение».
Он взял за правило штудировать несколько проблем одновременно. В большинстве случаев читал cтатьи из газет и журналов, особенно часто журнал «Философская, литературная и политическая декада», где можно было найти статьи на научные, экономические и литературно-критические темы и где постоянно публиковались обзоры новинок художественной и научной литературы.
Популярные обзорные статьи этого журнала служили первым источником его информации. Сохранившиеся записи Фурье, цитаты в его сочинениях свидетельствуют, что в эти годы ему были одинаково интересны авторы как современные, так и древние, отечественные и иностранные.
Многочисленных писателей, о которых он упоминает, на которых ссылается и о которых высказывает суждения, в подлинниках Фурье никогда не читал. Впоследствии он сам наивно признается, что с Кантом, Шеллингом и Фихте познакомился из популярной литературы, ибо «никогда не мог понять и одной-единственной страницы во всей науке Канта и других идеологов». Он говорил, что ему трудно читать Кондитьяка, он не смог закончить даже второй главы Значит, дело не только в языковом барьере Фурье, замечая, что Канту, Фихте, Шеллингу он предпочитает Декарта, тут же заявляет, что его трактата также не читал.
О Песталоцци и его педагогической системе он имел лишь сведения из статьи, помещенной в официальной правительственной газете «Монитер».
Такой своеобразный метод чтения
И в то же время жадно читал все, что попадалось под руку.
У него установилась своя манера работы: делать обширные выписки, часто переходить от одного автора к другому, от одной теории к совершенно противоположной. Отсюда и уровень знаний — обрывочный, книжный. Случайный характер этих занятий впоследствии скажется весьма ощутимо на теориях Фурье. Обширная, хотя и не всегда глубокая эрудиция всю жизнь будет соседствовать у него с поразительными пробелами в знаниях.
О выработанных им способах подбора фактов на одну тему Фурье вспоминал спустя много лет: «Я три раза подряд был возмущен картинами бедности ученых. Утром, читая в газетах отчет о заседании Французской академии, я нашел там стансы господина Ренуара о нужде поэта Камоэнса… к полудню, перебирая некоторые бумаги, я нашел старый номер одной газеты, где оплакивалась бедность Гейне, выдающегося ученого Германии… вечером мне подали в руки том Расина, и я прочел детали о бедности Дюмарсе…»
Можно лишь восхищаться могучим умом, упорством и интуицией этого человека, глубоким прозрениям и выводам которого не смогло помешать отсутствие серьезного систематического образования.
Из месяца в месяц растет число тетрадей-конспектов. Для себя отметил утверждения Гельвеция, что в мире нравственном происходит то же, что и в мире физическом… Движение создает, уничтожает, сохраняет и оживляет все, без него все было бы мертво. Страсти все оживляют в мире нравственном.
Может, Гельвеций и прав, что «мнения правят миром»? Но у Лейбница: «управляющей силой мироздания является творец». Мысль Платона заинтересовала: чувства не могут быть источником знаний. Но тогда что? Рене Декарт полагает, что познать мир может только человеческий разум. Вместо слепой веры — разум. Разум… Разум… Может, действительно только разум?.. По Вольтеру, бог нужен только как узда для простого народа, как гарантия порядка. Где же истина?
Анализируя сохранившиеся записи и конспекты Фурье, вряд ли можно согласиться с его заявлением, что он не читал подлинников.
Фурье явно бравировал тем, что мало читал, что даже не прочел полностью работ тех философов XVIII века, на которых он нападал. Это, конечно, преувеличение. Можно определенно утверждать, что он просмотрел и «Общественный договор» и весьма внимательно прочел «Эмиля» Жан-Жака Руссо.
Фурье находит, что только идеи Руссо заслуживают серьезного внимания, ибо тот правильно утверждал, что буржуазный прогресс, развитие экономики и науки ничего человечеству не приносят.
В своих записках Фурье отмечает мысль женевца: «Все было хорошо, выходя из рук Творца вещей». Может, Руссо и прав, говоря, что лучше было бы оставить человека в состоянии дикости, чем доводить его до нынешней степени испорченности и тем самым отвлечь от искания лучшего порядка? Но иногда он спорит с мнениями Руссо и в этом споре теряет терпение.
Как будто Руссо как человек ему безусловно симпатичен. Но вдруг Фурье начинает осуждать его за то, что тот оставил своих детей на попечение общественной благотворительности. Хотя, с другой стороны, сочувствует литературным невзгодам Руссо и воздает ему хвалу за то, что он «не способен на меркантильные ухищрения».