Футляр для музыканта
Шрифт:
– На наступление в Арденнах – никак, – ответил Скорцени все так же задумчиво. – Он нужен совершенно не для этого.
– А для чего?
– Для реализации еще одной сумасшедшей идеи, с которой Кальтенбруннер носится в последнее время.
Скорцени снова подошел к столу и плеснул себе в бокал трофейный виски из фляги.
– Кто-то из ученых подсунул ему идею создания сверхагента, – объяснил он. – Мол, появились возможности полностью изменить личность человека, заставить его забыть свое прошлое и убедить его, что он совершенно другой человек. Для этого требуются какие-то операции, вливания медикаментов, психологическая обработка. Кто-то проводил такие опыты в Освенциме с заключенными, и вроде бы что-то получалось. Да, черт знает что! – Скорцени
– Но почему именно из него решили делать агента? – изумился Цилле.
– Потому что он один в один похож на какого-то сталинского партийного функционера, – ответил Скорцени мрачно. – И Кальтенбруннеру показали их фотографии, чтобы он убедился. Здесь очень важно внешнее сходство, чтобы не делать множество пластических операций. Только тонкая психологическая работа.
– Ты считаешь, это возможно? – Раух обернулся к Маренн.
Она смотрела в пол перед собой и, когда Раух обратился к ней, даже не подняла головы.
– Это возможно, – произнесла она глухо. – Но это значит, насильно лишить человека его собственной жизни и заставить его прожить чужую. Это преступление, перед которым меркнет любое убийство. Я не допущу этого.
Она вскинула голову. Ее зеленые глаза, темные, как два куска малахита, взглянули прямо на Скорцени.
– Меня можешь не убеждать. – Он не отвел взгляда и ответил спокойно. – Будь у меня здесь Эйзенхауэр, я бы не стал связываться со всем этим. Пусть поищут другого исполнителя для этого бреда. Но сейчас я должен найти и доставить в Берлин Миллера. Иначе всем нам не поздоровится, что мы упустили главного американца. И еще неизвестно, как закончится наступление, если вояки его провалят, мы будем первые, кто окажется виновным в том, что не обеспечили удачную реализацию их гениального замысла. Мы доставим его в Берлин, а там…
Голос его смягчился, он обошел стол и подошел к Маренн, встав напротив нее.
– Я уверен, ты сумеешь повлиять на Гиммлера, чтобы он прекратил эту «научную» деятельность Кальтенбруннера. Тебя поддержит Шелленберг, я не сомневаюсь, – Скорцени криво усмехнулся. – Опять же фрау Марта. Думаю, и Мюллер не откажется, – добавил он с иронией. – Я не буду препятствовать, обещаю. Но сейчас мне нужен этот Миллер, пойми это, – повторил он твердо. – И мы отправимся за ним на побережье.
Поставив бокал с глинтвейном на ковер, Маренн обняла руками колени и молча смотрела на огонь. Вольф-Айстофель улегся рядом с ней, положив красивую черную морду на носок ее сапога, и то и дело поглядывал на нее яркими янтарными глазами, сочувствуя.
– Я думаю, за этого американского музыканта можно только порадоваться.
Раух присел рядом с ней. И, закурив длинную черную сигарету с ментолом, передал ей. Она взяла, благодарно кивнув.
– Порадоваться, что из него сделают большевика? – спросила она с сарказмом.
– Во-первых, мы его найдем, – ответил он и, щелкнув зажигалкой, тоже закурил сигарету. – И сделаем это быстрее, чем его соотечественники, которым сейчас вовсе не до него, когда эсэсовские танковые дивизии разорвали в клочья их оборону в Арденнах. А если он упал в воду и до сих пор жив, то время для него чрезвычайно важно. Сейчас же декабрь, не июль. Возможно, эта сумасбродная идея Кальтенбруннера спасет ему жизнь. Ну, а что касается дальнейшего. – Раух пожал плечами. – Отто прав, не все решает Кальтенбруннер, а рейхсфюрер может и передумать, если ему все правильно преподнести. Кто это сможет сделать, если не ты и не Шелленберг? Не думаю, что Гиммлер станет долго возиться с этой затеей и тратить на нее деньги. Большевики уже на границах Польши, у рейхсфюрера есть задачи поважнее, зачем ему агент в стане большевиков, когда надо заботиться о собственном будущем? Так что Отто прав, главное сейчас – спасти этого музыканта, ну а там. – Раух сделал паузу. – Может быть, он вернется к себе в Америку, кто знает? И вспомнит о нас с благодарностью. Хотя бы он один. – Раух грустно усмехнулся. – Ну а Кальтенбруннер прикроет свой провал. Ты согласна? – наклонившись, он заглянул ей в лицо.
– Да, согласна.
Маренн кивнула. Но в глазах у нее стояли слезы.
– Боюсь, я никогда не исполнял подобных поручений, сэр.
Голос Миллера дрогнул, он закашлялся.
– Простите, сэр.
Блеклое зимнее солнце заглянуло в высокое окно с витражами, посеребрило мутную воду Ла-Манша, плещущуюся между круглых гранитных валунов внизу, и тут же снова скрылось в тумане. Гленн Миллер растерянно развел руками.
– Я имею в виду, что я могу испортить все дело, сэр, – добавил он, не дождавшись ответа. – У меня не было такого опыта.
– Я понимаю вас, дружище.
Генерал Арнольф встал из-за стола, подошел к музыканту и дружески похлопал его по плечу. Гленн заметил, что подбородок у генерала странно вздрагивал, словно он старался подавить усмешку.
– Наступают такие минуты в нашей жизни, – продолжил Арнольф, неожиданно повысив голос, как будто давал интервью для радио, – когда мы должны сделать для нашей родины что-то очень важное, преодолеть себя, даже пожертвовать…
Он отвернулся, пожевал губами.
– Да-да, пожертвовать, – подтвердил он, видимо, не найдя более подходящего выражения. – Если придется – пожертвовать, – добавил быстро, почти скороговоркой и пристально посмотрел на Гленна.
– Я ничуть не менее солдата на фронте понимаю свой патриотический долг, – ответил тот смущенно. – Я готов исполнить приказ, сэр. Но я хочу, чтобы вы знали, сэр…
Он не закончил. Махнув рукой, Арнольф перебил его.
– Я знаю, знаю.
Повернувшись к Гленну спиной, он прошелся по кабинету. Остановился перед окном, глядя, как гнутся под ветром ветви вяза на склоне холма. Потом снова обернулся к Миллеру. Запал патриотизма явно угас, лицо генерала приобрело печальное выражение.
– Поймите, у нас нет другого выхода, – признался он. – Перед самой высадкой в июне гестапо раскрыло подпольную сеть, которая поддерживала связь с настроенными против Гитлера офицерами в штабе фельдмаршала фон Клюге. Многие из них были арестованы после заговора 20 июля. Сам фельдмаршал фон Клюге вынужден был покончить жизнь самоубийством, а замещавший его Модель смещен. Те же немногие, которым удалось уцелеть в окружении нынешнего главнокомандующего фон Рундштедта, должны вести себя осторожно. Они смертельно рискуют. Человек, который будет ждать вас в Париже, связан с этими кругами, и он тоже рискует жизнью, если не своей – в Париже ему сейчас ничего не угрожает, – но жизнью близких ему людей, находящихся на территории рейха. Мы просто не имеем морального права увеличивать для него количество опасностей. В Париже осталось полно тайных пособников гестапо, и все наши агенты – под их прицелом. Необходимо новое лицо, которое не заподозрят, и музыкант – самая подходящая фигура, – заключил генерал веско. – Кто может быть более далек от выполнения разведывательной миссии, чем вы, мой друг. – Он усмехнулся. – В гестапо тоже так думают.
– Тот офицер, с которым мне предстоит встретиться, как я узнаю его? – осторожно осведомился Миллер.
– Это не офицер. Это дама, – неожиданно ответил Арнольф. – Молодая дама. Танцовщица кабаре «Мулен Руж». Фривольная профессия – прекрасное прикрытие для серьезной работы, – поспешил он уточнить, заметив удивление на лице Гленна. – Ее сценическое имя Николь. На самом деле ее зовут Жюли. Жюли Делакруа. Имея репутацию довольно легкомысленной девицы, она тем не менее довольно много сделала для Сопротивления. Она была одним из главных связников, которые поддерживали контакты между нами и заговорщиками группы фон Клюге. Это Жюли подала мне мысль направить именно вас на «свидание» к ней. Нет ничего удивительного в том, что известный музыкант и знаменитая танцовщица случайно встретятся на концерте. В конце концов, у них близкие профессии и могут найтись общие интересы.