Фвонк
Шрифт:
«Это проблемы никоим образом не решает».
«Нет. Но это моя работа».
«Вот именно это тебя и разрушает. Тебе надо читать художественную литературу. Причем не детективы, хотя и они могут быть хороши при правильном употреблении. В твоей ситуации надо читать книги, написанные людьми с серьезными проблемами. Таковы почти все писатели, особенно которые не могут заработать денег на своих книгах, но продолжают писать, вот таких подвижников и надо тебе читать, их тоже точит беспокойство, как тебя».
«Что ж мне — тратить время на тексты, которые люди выдумали из головы? Я занимаюсь реальными проблемами мира, если ты не понял. А тратить время на фантазии я буду,
На это дремучее многословное невежество Фвонк ничего не ответил.
«А как насчет стихов?»
«Стихов?»
«Ты стихи читаешь?»
«Нет, конечно».
«Другими словами, за весь год ты из рифмованных текстов видишь только гимн на День независимости и старые рабочие кричалки на Первомай и прочее?»
«Более-менее так».
Фвонк подошел к полке, достал книгу, пролистал страницы и нашел нужную.
«Сядь», — сказал он.
Йенс сел.
Не знал ни минуты покоя,— прочитал Фвонк, —
По жизни стремительно шел, Хоть жизнь предлагала такое… — а он пер и пер напролом. Он мир осчастливить собрался, В порядок его привести. Спешил, подгонял, надрывался, У мира ж — другие пути. Всю жизнь он спешил жить по полной, Он мир осчастливить спешил… А к берегу ластились волны, А в небе вальдшнеп голосил… И вот уже жизнь за спиною, Могила — видней и страшней: Зачем же я жизнь эту прожил И было ль что ценное в ней?! Ему бы — вокруг оглянуться, Ему б — улыбнуться в ответ. Но он был серьезным и грустным. Он был — и уже его нет… [13]13
Перевод с норвежского Антона Нестерова.
Йенс долго молча сглатывал. «Прочти еще раз», — сказал он наконец. Фвонк прочел.
121) Фвонк давно захлопнул антологию, а Йенс все так и сидел, молча и тихо. Очень-очень тихо. Фвонк сходил поставил книгу на место, однажды он подарил ее Агнес на Рождество, но она бросила ее, съезжая, книга показалась ей недостаточно крутой, как и сам Фвонк.
«Кто это написал?»
«Ян-Магнус Брухейм», — отвечает Фвонк.
«Мне очень надо с ним поговорить, — загорается Йенс. — Я хочу поговорить с ним прямо завтра».
«Он умер».
«Умер?»
«Да, к несчастью».
«Это очень печально».
«Но он умер давно».
«Какое прекрасное стихотворение, я не слышал ничего лучше».
«Да, хорошее», — соглашается Фвонк.
«Оно божественно-бесподобное, у меня до сих пор мурашки по коже, вот пощупай, он как будто бы написал его специально для меня бедного».
«Да, так иногда случается с хорошими стихами».
«Фвонк, подойди и обними меня
122) Однажды Фвонк взял Йенса с собой на ярмарку альтернативной культуры в Лиллестрёме. Борода приклеена, охранникам велено на пятки не наступать. Фвонк из прежней жизни сюда никогда бы не пошел, но в процессе падения нравов он открыл, что люди загадочны, а за пределами обыденного, материального есть еще что-то, причем и в пределах обыденного и материального тоже, и оно объемлется теми же правилами, которые управляют всем живым и известным, но мы в своей забеганности и зашоренности всего этого не видим, поскольку над нами всегда висит тонна переживаний, кои мы должны подавить или вытеснить.
Они попробовали альтернативной еды и поглазели на голландцев, которые в белых одеждах двигались в такт музыке китов. Йенс сделал снимок своей ауры и за те же деньги еще четверть часа слушал его толкование. Оказалось, у него очень редкое сочетание цветов, оно говорит, что все будет ровно как он хочет, если только он сумеет выбраться из затруднения, в которое он сейчас, как видит толкователь аур, угодил. Йенсу вручили брошюрку о толковании ауры, ее изменении и трансформациях. Потом они сходили на доклад о Стонхендже. Датчанин с красивой бородкой сообщил, что камни, составляющие эту древнейшую каменную формацию, оказывается, вибрируют, и если стоять очень-очень тихо, то вибрацию можно услышать. Женщина подняла руку. «Вы хотите сказать, что вибрацию можно уловить как звук, то есть расслышать?» Датчанин улыбнулся и ответил «нет», не буквально услышать, но ощутить, что слышишь. Женщина полностью удовлетворилась ответом. Ощутить, что слышишь, — яснее ясного.
В поезде по дороге домой Йенс признался, что после этой маленькой вылазки в альтернативное он больше полюбил народ. «У них тоже есть проблемы», — сказал он. «У всех свои», — откликнулся Фвонк. «Не я один мучусь на износ». — «Нет, не ты один мучишься, — говорит Фвонк. — Все так же. Я тоже».
123) Йенс нашел сильно подранную белку под своим окном и примчался с ней к Фвонку.
«Мы ведь можем ее спасти, правда, да? Фвонк, миленький, давай ее спасем!»
Фвонк осмотрел зверька. Раненых белок он повидал немало, в садах в этой части столицы животная жизнь бурлит. Пульс слабый, как нитка.
«Йенс, эта белка слишком искалечена. Она не выживет».
«Что за нелюди творят такое?!»
«Это наверняка сорока, — отвечает Фвонк. — Тут в округе их полно, они дикие».
Йенс сглатывает слезы.
«И это происходит в богатейшей стране мира», — говорит он сквозь зубы.
Фвонк согласно кивает, и белочка испускает дух в руках Йенса. «Это невыносимо, — говорит он. — Надо поубивать этих сорок, надо мне принять такое постановление, скажи? Я мог бы приставить к этому делу безработных».
«Да, — соглашается Фвонк. — Об этом, безусловно стоит подумать».
«Чтобы уже отделаться от них раз и навсегда».
«От безработных?»
«Нет, от сорок».
«Ага, тогда понял», — говорит Фвонк.
124) Однажды приехала Хельга. Фвонк насвистел о Йенсе всякую чепуху. Упомянул, в частности, что для того оказалось испытанием съездить в Швецию на шопинг и что он часто тревожится по поводу новогоднего обращения. Хельга слушала и записывала. Потом они разделись. А после Фвонк почувствовал такую легкость в теле, что дошел почти до Института физкультуры. И если бы на тротуаре у станции метро не стояла брюхатая, он прямо в этот же день получил бы постоянную работу. В этом он уверен.