Фюрер как полководец
Шрифт:
Референт министерства пропаганды Хайнерсдорф после войны раскрыл источники невиданного оптимизма нацистских чиновников. Ежедневно рейхсминистру Геббельсу тщательно отбирался весь материал, поступающий из газет, по радио и из других СМИ. Предпочтение отдавалось именно материалам о противоречиях между союзниками. Понятно, что материалы подбирались крайне тенденциозно и действительно производили впечатление, что разногласия очень серьезны и дело и вправду может дойти до разрыва. Подборки этих «обнадеживающих сведений» Геббельс незамедлительно передавал Гитлеру, а тот, прочитав их, делал «предсказания».
Надо сказать, что на Западе была пресса, отражавшая мнение влиятельных
Реальное же настроение американцев отнюдь не порадовало бы фюрера, проведи он через своих шпионов статистический опрос. Опросы общественного мнения в 1943 г. показывали, что 82 % опрошенных были сторонниками скорейшего разгрома нацистской Германии. На президентских выборах 1944 г. 54 % избирателей отдали голоса за Рузвельта, выступавшего за сотрудничество с СССР в борьбе против нацизма.
Конечно, в США была сильная оппозиция, особенно в конгрессе. Изоляционисты, в основном представители республиканцев, настаивали на пересмотре внешней политики Штатов и отказе от союза с СССР. Подвергалось критике и решение о «безоговорочной капитуляции». Однако эти настроения все же не отражали настроений большинства простых американцев.
Кроме материалов зарубежной прессы Гитлеру предоставлялись и отчеты германского МИДа. Референты министра Риббентропа тоже акцентировали внимание вождя именно на внутренних проблемах союзников. Они «полагали», что население союзных стран (США и Великобритании) все в большей степени не одобряет политику Рузвельта и Черчилля и в скором времени якобы может потребовать заключить мир с Германией и объявить войну всеобщему врагу – коммунистической России. Немецкие дипломаты сообщали и о высказываниях английского консула в Адане Мерсика, который вещал: «К концу войны Англия с Америкой будут достаточно сильны, чтобы приказать русским остановиться там, где они посчитают нужным».
Еще одним источником получения «информации» о взаимоотношениях союзников был радиоперехват и дешифровка радиосообщений иностранных дипломатических представительств в Москве. При этом радиограммы посольств Англии и США немцы расшифровать не могли, так как при их передаче использовались шифровальные машины, зато переговоры французов – в значительной степени. А переговоры хорошо информированного турецкого посла в Москве Сарпера становились известны немецкой разведке почти сразу же после их передачи. Он сообщал своему МИДу о том, что Сталин и его ближайшее окружение испытывали глубокое и непреодолимое недоверие в отношении своих союзников, и опасались, что Запад за их спиной может заключить сепаратное соглашение с немцами. По мнению известного российского дипломата Валентина Фалина, источником неоценимых для немцев сведений могло быть также окружение видных американских дипломатов – Агесона, Кеннеди-старшего, Буллита, Штейнхардта, – которые не поддерживали внешнеполитический курс вашингтонской администрации.
Известный германский исследователь Себастьян
Гитлер пытался прогнозировать грядущие события, вероятность которых была невелика, на основании неполной и далеко необъективной информации. В результате поверхностного анализа слухов и «сведений» в умах немецких руководителей и рождались всякого рода беспочвенные надежды. Стратегической целью фюрера было создать условия, при которых союзная коалиция лишилась бы уверенности в возможности достижения единства целей и вследствие этого развалилась бы. Какими же методами Гитлер намеревался достичь поставленных целей?
Он, конечно, понимал, что «надеяться на благоприятный момент в период тяжелых поражений наивно. Такие моменты могли бы возникнуть только в случае какого-либо военного успеха». По утверждению Гитлера, наилучшим решением в создавшейся ситуации был бы внезапный сильный удар по англо-американцам как самому слабому, на его взгляд, звену. Этот удар, как ему казалось, «лишит всю коалицию воли продолжать борьбу, конца которой не видно». Он страдал явной недооценкой своих противников, в данном случае США, и наивно полагал, что разгром на Западном фронте повергнет союзников в панику.
В беседе с Отто Скорцени фюрер всерьез утверждал, что «народы союзников не хотят войны… Следовательно, если немцы нанесут сильный удар, то союзники под воздействием общественного мнения, возможно, окажутся готовы заключить перемирие. Тогда мы сможем бросить дивизии на Восток, чтобы спасти Европу от жуткой угрозы». Даже для эсэсовского диверсанта Скорцени, никогда не блиставшего высоким интеллектом, подобное утверждение любимого шефа не прозвучало особо убедительно. Что уж говорить о генеральской элите.
В январе 1945 г. Гитлер говорил приближенным, что поражение союзников должно толкнуть Черчилля к соглашению с Германией. Даже после проигранного сражения в Арденнах он продолжал утверждать, что в стане союзников наметился раскол. Немецкий военный историк Курт Типпельскирх, оценивая военные планы командования Вермахта на последнем этапе войны, писал, что оно рассчитывало «продержаться до тех пор, пока дело не дойдет до неизбежных раздоров между союзниками».
Вообще же мысли о затяжке времени частенько навещали фюрера. Поняв неизбежность поражения где-то в июле 1944 г., он подчинил все свои действия на Западном фронте задаче выиграть время, чтобы употребить его для расшатывания коалиции. Гитлер пристально следил за поведением Лондона и Вашингтона, регистрируя выполнение ими союзнических обязательств. Британский историк Джон Толанд тоже отмечал, что фюрер тянул время в надежде, что Запад в любой момент может понять, что его настоящий враг – большевизм и наконец присоединится к Германии в общем «крестовом походе» против России. Гитлер вещал: «Время наш союзник. План России с каждым днем становится все более очевидным, что должен понять Рузвельт».