Габриель Гарсия Маркес. Путь к славе
Шрифт:
Конечно, эти качества, присущие отцу писателя, сыграли определенную роль в формировании литературного призвания Гарсия Маркеса, и он убедительно показал это в романе «Любовь во время чумы». А его жизнь в селении Сукре, в основном во время каникул, дала будущему писателю обширный материал.
В романе «Любовь во время чумы» есть эпизод, где юный Флорентино Ариса впервые познает близость с женщиной. Вот как описал Гарсия Маркес то, что произошло с ним самим и легло в основу этой сцены. Ему было чуть больше двенадцати лет, когда он по поручению отца должен был отнести лекарство какой-то проститутке из публичного дома. Габито постучал в дверь и, когда ему открыли, назвал имя девушки, которой предназначалось лекарство. Женщина, которая открыла ему дверь, окинула его взглядом с головы до ног и пригласила войти. Она провела его за руку по темному коридору и привела в комнату, где ловко его раздела и проделала с ним все то, что делала с любым другим мужчиной. Испанский журналист Росарио Агудело записал со слов Гарсия Маркеса: «..это было самым ужасным, что случилось в моей жизни, я совершенно не понимал, что происходит. Я был абсолютно уверен, что обязательно умру».
На этом закончилось детство мальчика из села Аракатака, который три десятилетия спустя удивил весь читающий мир.
В школе Габриель Гарсия Маркес учился только на пятерки и очень много читал, даже во время перемен, когда другие мальчишки играли в футбол, бейсбол, прятки или чехарду. Подростки бывают весьма наблюдательны и часто дают друг другу меткие прозвища. Очень скоро сверстники прозвали Габриеля Стариком. И через много лет Флорентино Ариса в романе «Любовь во время чумы» проявит «странное свойство казаться старым с детского возраста».
Интересно процитировать Дассо Сальдивара, который записал пятьдесят два года спустя мнение своего однофамильца, падре Игнасио Сальдивара, преподавателя литературы в первых классах колледжа «Сан-Хосе»: «Он почти не занимался спортом, был типичным интравертом, интеллектуалом и по-взрослому оценивал жизненные проблемы; он не был склонен к озорству и разного рода проделкам, был обаятельным и обладал чувством юмора. В свободное время он всегда был рад поговорить с кем-нибудь из преподавателей о книгах, о жизни и почти всегда высказывал свои соображения с позиции взрослого человека». В противоположность своим бывшим коллегам по школе падре Сальдивар утверждал: «Никто не предполагал, что Габриель достигнет того, что он достиг; он был замкнутым тихоней, правда, любил читать. Был опрятно одет. Однако это было все» (28, 137).
Не совсем «все». Гарсия Маркес был лучшим учеником школы, а в сохранившихся экземплярах школьного журнала «Хувентуд» («Юность») исследователи находят и стихи, и статьи, и заметки, и талантливые рисунки Гарсия Маркеса. Первые школьные сочинения Габриеля проникнуты юмором, характерным для жителей атлантического побережья Колумбии. Но, пожалуй, еще более важным обстоятельством в процессе формирования личности будущего писателя явилось то, что Габриель довольно скоро стал тяготиться обществом священников-иезуитов, монашеской дисциплиной и даже школьной программой. По этому поводу Марио Варгас Льоса высказал свое мнение: «Аракатака — это незаживающая рана, это ностальгия, которая со временем не угасает, а только усиливается, это очень личное воспоминание о том, каким представлялся ему мир во времена его отрочества» (35).
— Что же все-таки послужило истинной причиной того, что ты ушел из семьи и оставил колледж, Габо? — спросил Альваро Мутис. Они сидели в доме у поэта, пили пиво и с жаром обсуждали последние страницы рукописи «Ста лет одиночества». — Тебе не хватало двух месяцев до шестнадцати лет. Что вынудило тебя так поступить? Ты говорил, трудное положение семьи. Или причина в твоем отце?
— Честно говоря, и то и другое.
— Но, насколько я знаю, твой отец в то время прилично зарабатывал.
— Да, но у меня уже было семь братьев и сестер: Луис Энрике, Марго, Аида, Лихия, Густаво, Рита, Хайме, и мама вот-вот должна была опять родить. Появился Эрнандо, и я знал, что это не последний ребенок в семье. Что же касается отношений с отцом, он был со мной чересчур строг. Мне казалось, он не любил меня. Я не хотел, чтобы он платил за колледж. В январские каникулы сорок третьего я отправился в Боготу, чтобы там держать экзамен на получение стипендии Министерства образования. На пароходе, хлюпавшем по реке Магдалена, я встретил одного боготинца. Этот «качако» всю дорогу или читал, или слушал, как я пел болеро и куплеты, и ему понравилось. Уже в поезде, который пыхтя карабкался в гору…
— Представляю! Паровоз должен был притащить вас на высоту двух тысяч шестисот метров. — Альваро откупорил очередную пару бутылок.
— Так вот, в том самом поезде я и ухватил свою первую счастливую звезду, если не считать деда. Твое здоровье, дорогой Альваро! Ты тоже моя счастливая звезда. «Качако»-книголюб попросил меня записать ему слова одного болеро для его невесты. И он же помог мне разместиться в пансионе.
— Кто-то мне говорил, что в день приезда в Боготу ты плакал от того, что там увидел.
— Еще бы! Меня охватило такое отчаяние! Отсыревшее постельное белье, на улице целый день дождь, все тепло одеты, и только в черное, и у всех зонтики. И все спешат, неприветливые, чужие, а мне так холодно, и, кроме того, я задыхался от недостатка кислорода на такой высоте. Богота была не моя Колумбия. Однако есть Бог на свете! Я уже хотел было возвращаться, но тут наступил день экзамена. В тот день я встал рано и пошел в Министерство образования, а там, карахо, очередища! Я совсем скис. Но… — вот она звезда! Я был уже близко от дверей министерства, когда увидел того боготинца, которому записывал слова болеро. И он меня узнал. «А ты что здесь делаешь?» — спросил он. «Стою в очереди, чтобы сдать экзамен на стипендию», — ответил я. «Не будь пендехо [19] , пошли со мной!» — сказал он и провел меня в свой кабинет. Коньо, он оказался ни больше ни меньше как директором департамента госстипендий. Адольфо Гомес Т'aмара. Житель побережья из Синселехо. Но при всем желании, даже несмотря на то что экзамен я сдал на «отлично», Адольфо не мог устроить меня в самый престижный колледж «Сан-Бартоломэ» и отправил в Национальный мужской лицей в Сипакир'e. В «Сан-Бартоломэ» брали детей только из привилегированных семей.
19
Глупец, недотепа ( исп.).
В пятидесяти километрах от столицы, в маленьком живописном городке колониальной архитектуры, где было всего пять тысяч жителей, юный Габриель Гарсия Маркес чувствовал то же одиночество, как и в первую неделю пребывания в Боготе. Он еще глубже ушел в себя и первое время в интернате почти ни с кем не общался. Уже будучи писателем, Гарсия Маркес вспоминал, что в школе учились представители самых разных культур из всех регионов страны, в основном подростки из бедных семей, из которых было множество одаренных детей, занимавшихся с истинным рвением. «Всеми моими знаниями я обязан лицею в Сипакир'e». Это и понятно: уровень преподавательского состава был весьма высок.
Колокол звонил в пять сорок пять утра. В шесть тридцать учащиеся садились завтракать, а уже в семь часов были за партами. Два часа занятий, перемена и снова в класс. Второй завтрак в двенадцать часов, и потом часовой урок физкультуры. Снова два часа занятий, обед, получасовой отдых и опять занятия до семи вечера. Затем два часа на подготовку домашних заданий тут же, за партами. В девять часов вечера ужин и отход ко сну под наблюдением дежурного педагога, комната которого представляла собой отгороженный угол в спальне воспитанников.