Гадкие лебеди кордебалета
Шрифт:
Месье Дега указывает на меня пальцем и машет рукой в сторону мольберта, предлагая мне вернуться к работе.
Антуанетта
Понедельник, театр Амбигю закрыт, а Эмиль уже неделю толкует, что мы повеселимся в брассери на рю Мартир, где в девять часов встречается десяток народных актеров. Я уже начистила туфли, как следует намылась в нашей крошечной ванне и утащила из сумки Мари шелковые цветы, которые украла для нее, когда она впервые пошла к старому Плюку. Вчера я упросила маман взять мою лучшую юбку в прачечную и постирать
Оказавшись на рю Мартир, я сразу вижу Эмиля. Он прислонился к стене брассери, курит и хохочет вместе с Колетт. Она кладет руку ему на грудь, всего на секунду, а потом ведет ладонью по собственной пышной груди. Я молюсь, чтобы Эмиль не потянулся к ней. Но он только затягивается, и я громко выдыхаю.
Когда я подхожу совсем близко, Эмиль отлепляется от стены. Оглядывает меня, проводит рукой по щеке.
— Ну ничего себе!
Я самодовольно думаю, что Колетт это тоже слышала. Она тянется ко мне и изображает, будто целует меня: как будто мы подруги и давно не виделись. Кивнув в сторону двери, она говорит:
— Остальные, наверное, внутри. — И подмигивает, уходя. — Как соскучитесь по мне — заходите.
Не нравится она мне, — говорю я Эмилю.
Он выдыхает колечко дыма, наклоняется и утыкается носом в мою шею:
— Как сладко ты пахнешь.
Внутри горят газовые лампы, но при этом так накурено, что воздух сизый. Диваны бархатные, с резными ножками, а длинные дубовые столы и скамейки блестят. Я никогда не видела столько плакатов на стенах, столько зеркал, статуй со светильниками в руках, золоченых украшений, покрывающих стены. У меня кружится голова, слишком много всего нового, пахнет табаком и пивом, маслом с кухни и луком, мокрой одеждой и сапожной ваксой.
Мы пробираемся к столу, за которым сидит десяток парней. Я их всех знаю по Амбигю. Колетт зажата между Полем Киралем — его короткие волосы стоят дыбом от помады — и Мишелем Кноблохом — лицо у него скучное, как сточная канава. Этот парень пять раз представал перед судом и пять раз попадал в тюрьму за всякие мелкие преступления — бродяжничество, разбой, воровство. Послушать его, так нет никакой разницы между обвинительным приговором и алой лентой Почетного легиона, которую тебе повязал лично президент Греви. Как бы всем ни было скучно, он продолжает свою дурацкую историю о вишнях, которые он как-то раз спер, и как жандармы выследили его по косточкам на земле и нашли в переулке, где он обжирался ягодами, сидя за тележкой. Эмиль замечает, что он тупой как пробка, но Мишель не умолкает. Он рассказывает, что вишни были незрелые и что в камере у него схватило живот.
Пьер Жиль тоже тут. На нем галстук и шелковый жилет поверх глаженой белой рубашки.
— Ну ты и щеголь, — замечает Эмиль.
Пьер Жиль поднимает глаза от стакана с пивом.
— Ну, о тебе того же не скажешь.
Эмиль задирает подбородок.
— Что, рубашка еще от утюга не остыла?
Пьер Жиль ухмыляется и смотрит на меня:
— А ты свою подстилку притащил, смотрю.
Эмиль резко выдыхает через нос.
— А ты все один.
— Это ненадолго, — Пьер Жиль допивает свое пиво.
— Еще стаканчик?
Вот так они себя и ведут. Оскорбляют друг друга и покупают выпивку.
— Конечно.
— А остальные?
При этих словах еще семеро поднимают стаканы и осушают их — кто же откажется выпить за чужой счет?
Мы с Эмилем садимся на свободное место рядом с Мишелем Кноблохом. Тем, кто пришел раньше, хватило ума этого не делать. Поль Кираль отсутствовал несколько месяцев — его посадили за карманную кражу. Какой-то господин гнался за ним по Елисейским полям из-за жалких пяти франков. Поль делает крошечный глоток и стирает пятнышко пены с усов носовым платком.
— Я изменился, — говорит он, когда Эмиль завел разговор об этой истории. — В тюрьму я больше не сяду.
Пьер Жиль смотрит на него поверх запотевшего стакана:
— Что, слишком много народу хотело сделать тебя девочкой?
Остальные смеются, а Поль Кираль поправляет манжету.
— Я завербовался в армию. Скоро поеду в гарнизон в Сен-Мало.
— Сен-Мало? — переспрашивает Мишель Кноблох. — Кажись, отец в юности был тамошним пиратом, как их… корсаром.
Эмиль ставит стакан и сжимает кулаки.
— В этом, Кноблох, я сильно сомневаюсь.
— Хочешь сказать, что я вру?
В правдивости его рассказов сомневаются все и всегда. У этого парня ума не хватает придумать что-то, чему поверит хоть один человек в мире.
— Да ты соврешь — недорого возьмешь. — Эмиль возвращается к своему пиву.
— Ничего нового, — замечает Пьер Жиль.
Взгляд Мишеля Кноблоха скользит по лицам собутыльников в поисках поддержки. Кто-то трусливо отворачивается. Другие кивают в знак согласия.
Через некоторое время Пьер Жиль, крутя свой стакан, говорит:
— Король Франции защищал этих корсаров. Он не позволял их вешать, если они отдавали ему часть добычи.
— Прикиньте! — говорит Эмиль. — Грабь сколько хочешь, а в Ла-Рокетт не попадешь.
— И не променяешь вонь Парижа на свежий ветер Новой Каледонии, — отвечает Пьер Жиль.
Я знаю, куда идет разговор. Они завидуют заключенным, которых увозят в Новую Каледонию, далекий, принадлежащий Франции остров. Там они выполняют всякую тяжелую работу — рубят лес, строят дороги и собирают сахарный тростник. Я много раз слышала, как Эмиль обсуждает тамошнюю жизнь с Пьером Жилем, который утверждает, что все о ней знает от кузена своего друга. Там надо два года молчать и терпеть — так говорит Пьер Жиль, — а потом уже тебя переводят на легкую работу. Например, шить одежду или готовить мясо, большие порции которого заключенные получают три раза в неделю. Еще он говорит, что за работу там платят и часть платы удерживают до тех пор, пока человека не освободят. А потом якобы отдают эти деньги, и их хватает на кусок земли, где можно устроить хозяйство. Он говорит, что правительство хочет закрепиться на том острове.
Пьер Жиль зажигает папироску и говорит так, что слышат все:
— Кузен моего друга так понравился охране, что в конце концов стал садовником у начальника тюрьмы. Когда ему вышел срок, начальник подарил ему кусок земли. А деньги он потратил на мулов и тележку, — он отпивает пива. — А охрана не гнушается продавать то, что заключенные сопрут. Кузен моего друга, прежде чем стать садовником, был поваром. И подворовывал ром, который заключенным дают четыре раза в неделю. А их счетовод как миленький продавал его, брал свою долю и прикрывал все дельце.