Гагарин
Шрифт:
– Возьмите управление, – неожиданно приказал он.
Тон у него всегда был повелительный, не допускающий возражений.
Взялся за ручку – сразу чувствую, не тот самолет, к которому привык, надо упорно работать, чтобы управлять им так же легко, как винтомоторным. И началась упорная работа…»
В отличие от многих других курсантов летного училища, Гагарин имел хорошую специальность техника-технолога литейного производства и с его способностями легко мог бы стать инженером. Это к тому, что где-то на заднем плане всегда присутствовала мысль: «А может бросить эту авиацию и вернуться к тому, что хорошо знакомо?» Но Гагарин не имел привычки пасовать перед трудностями, а перед настойчивым, как известно, и горы преклоняются. Кроме того, в Чкаловске наш герой был не одинок –
Проблема невысокого роста решилась при помощи накладки на сиденье, а другие недочеты были ликвидированы в процессе тренировок. Но сложности были не только с управлением самолетом, но и с воздушными стрельбами. «На первых порах не у всех нас ладились воздушные стрельбы, – вспоминал Гагарин. – Особенно из пушек по наземным целям. А ведь умение вести меткий огонь – одно из главных качеств военного летчика, и тем более летчика-истребителя. От меткой очереди, разящей противника наверняка, зависит зачастую и победа, и целость машины, и собственная жизнь. Ядкар Акбулатов [инструктор, сменивший Анатолия Колосова] терпеливо учил нас правильно атаковать, следить за целью с помощью современных прицелов и только тогда нажимать на гашетки, когда ты совсем уверен, что поразишь цель. Он вместе с нами подолгу разглядывал пленки кинофотопулеметов, на которых отмечались все наши ошибки, анализировал их и подсказывал, как их исправить. В конце концов мы освоили сложное искусство воздушных стрельб».
Были и проблемы иного рода. Писательница Татьяна Алексеевна Копылова, которая помогала матери первого космонавта Анне Тимофеевне Гагариной в работе над книгой воспоминаний «Память сердца», сообщала, что во время обучения в летном училище Гагарин был избит тремя курсантами, недовольными его требовательностью и принципиальностью. Факт этот огласке не предавался, ввиду чего некоторые из гагаринских биографов считают его спорным, но свидетельство Копыловой заслуживает внимания.
«В 1984-м из Оренбурга пришло письмо, заинтриговавшее нас с Анной Тимофеевной, – пишет Копылова в книге “Раскрытые страницы”, являющейся дополнением к “Памяти сердца”. – Было оно от полковника в отставке Ивана Михеевича Полшкова, бывшего командира полка боевого применения (полка реактивных истребителей), приданного Чкаловскому летному училищу. В этом полку проходили последнюю перед выпуском практику будущие военные летчики.
Иван Михеевич писал, что у него есть документ, который нигде не опубликован и даже не упоминается. Когда мы встретились, он пододвинул ко мне пожелтевшие листки.
Бросилась в глаза дата – 4 марта 1957 г., выделенные жирным шрифтом фамилии и фраза: “Объявляется приговор Военного трибунала Южно-Уральского военного округа от 28 февраля 1957 года об осуждении курсантов 1-го ЧВАУЛ Бушнева И. Л., Шпанько Б. Г., Ошуркова Е. Н. за нанесение побоев помощнику командира взвода сержанту Гагарину за его требовательность по службе”.
– Никогда, – воскликнула я, – никогда и ничего не слышала об избиении Юрия Гагарина в военном училище!
– Вот именно, – подтвердил полковник.
Я развернула листки. “Подсудимый Бушнев, будучи недоволен требовательностью по службе пом. командира взвода сержанта Гагарина, склонил подсудимых Шпанько и Ошуркова на избиение Гагарина, на что они ему дали свое согласие.
В осуществление этого намерения – при активном участии Шпанько – в ночь на 30 января 1957 года, когда после отбоя весь личный состав лег спать, в том числе и Гагарин, Ошурков и другие курсанты напали на Гагарина и подвергли его избиению, при этом Шпанько и Ошурков завязали себе головы полотенцами, чтобы их не узнали, а Бушнев в это время стоял у входа в казарму с целью предупреждения исполнителей в избиении Гагарина, в случае появления кого-либо из командования.
В результате преступных действий Бушнева, Шпанько и Ошуркова сержант Гагарин был избит.
В судебном заседании подсудимые в изложенных преступных действиях виновными себя признали и дали подробные объяснения…
На основании изложенного Военный трибунал признал Бушнева, Шпанько и Ошуркова виновными в принуждении группой лиц к нарушению обязанностей по военной службе, т. е. в преступлении, предусмотренном ст. 193–4 п. “б” УК РСФСР»…
Далее
…Потом Иван Михеевич давал пояснения к событиям 1957 года. На помощниках командиров взводов лежала малоприятная обязанность – обеспечение внутреннего распорядка подразделения: подъем, зарядка, посещение занятий… И Гагарин всегда исполнял эту обязанность, не делая исключений ни для себя, ни для других. Его требовательность пришлась не по вкусу троим друзьям. Особенно их раздражал ранний подъем на утреннюю зарядку. Вот и предупредили сержанта: что подчиняться ему не будут. Но и тот ответил категорично: “Распорядку в казарме будут следовать все”. Троица повторила угрозу. Помкомвзвода вновь подтвердил: “Никаких исключений!” Тогда угрозу привели в исполнение. Избит Гагарин был жестоко, до потери сознания – на несколько дней его поместили в госпиталь. Остальные курсанты настояли, чтобы хулиганы пошли к командованию.
Заседание трибунала состоялось через месяц. К этому времени Гагарин был уже здоров и по-прежнему исполнял свои обязанности младшего командира. Эту гагаринскую черту – безукоризненную дисциплинированность в службе и абсолютную требовательность – неизменно подчеркивали его товарищи по военной службе, товарищи по училищу, именно это качество отмечали товарищи по отряду космонавтов».
Но хватит, пожалуй, о проблемах. Пора поговорить о хорошем. На одном из танцевальных вечеров в училище, в начале 1955 года, Юрий познакомился с двадцатилетней Валентиной Горячевой, работавшей на городском телеграфе. «Все мне нравилось в ней: и характер, и небольшой рост, и полные света карие глаза, и косы, и маленький, чуть припудренный веснушками, нос… – пишет Гагарин. – Валя Горячева, окончив десятилетку, работала на городском телеграфе. Мы познакомились с ней, когда нас выпустили из карантина, как выражались девушки, “лысенькими” курсантами, на танцевальном вечере в училище. Она была в простеньком голубом платьице, робкая и застенчивая. Я пригласил её на тур вальса, и с этого началась наша крепкая дружба».
«Он пригласил меня танцевать, – вспоминала Валентина Ивановна. – Вел легко, уверенно и сыпал бесконечными вопросами: “Как вас зовут? Откуда вы? Учитесь или работаете? Часто ли бываете на вечерах в училище? Нравится ли это танго?” Потом был другой танец, третий… В десять часов музыка смолкла. Он проводил меня до выхода (выходить за проходную училища им тогда не разрешали) и, словно мы уже обо всем договорились, сказал: “Итак, до следующего воскресенья. Пойдем на лыжах”. На лыжах мы не пошли. Не было самих лыж, не было и погоды. Пошли в кино. Около нашего дома он так же, как и в тот первый вечер, сказал: “Итак, до следующего воскресенья. Пойдем…” Вот тут он замолчал и посмотрел на меня. Посмотрел и добавил:
– Пойдем в гости.
– Это к кому же? – удивилась я. – К нам, что ли?
– К вам.
Сказал он это просто, словно я сама пригласила его, словно мы давным-давно знаем друг друга. Позднее, когда я лучше узнала Юру, мне стало ясно, что это одно из самых примечательных свойств его характера. Он легко и свободно сходился с людьми, быстро осваивался в любой обстановке, и, какое бы общество ни собралось, он сразу же становился в нем своим, чувствовал себя как рыба в воде».
Валентина родилась в Оренбурге-Чкаловске. Ее отец Иван Степанович работал поваром в санатории «Красная Поляна», а мать Варвара Семеновна вела домашнее хозяйство. Семья Горячевых была большой – сами двое да шестеро детей, три мальчика и три девочки, Валентина была самой младшей. Уже после знакомства с Юрием и не без его влияния она поступила в медицинское училище, где училась на фельдшера. «Многое нас связывало с Валей, – пишет Гагарин. – И любовь к книгам, и страсть к конькам, и увлечение театром. Бывало, как только получу увольнительную, сразу же бегу к Горячевым на улицу Чичерина, да еще частенько не один, а с товарищами. А там нас уже ждут. Как в родном доме, чувствовал я себя в Валиной семье. Иван Степанович был большой мастер кулинарии, но особенно удавались ему беляши – любимое кушанье уральских казаков. Ели мы их с огромным аппетитом. В училище хоть и кормили хорошо, но беляшей не готовили».