Гагарин
Шрифт:
– Несомненно. Но все-таки если бы одну линию продолжать, можно сделать значительно больше.
– Это верно. В меня вот как вселился микроб летания, так и до сих пор сидит, разросся, размножился, и без авиации, без полетов никуда… Мне долго не давали разрешения летать. Но как меня можно удержать под стеклом в качестве экспоната? Ох, куда я только не ходил, не обращался! И все так мягко, “дипломатично”, как ты говоришь, прокрутят, переадресуют, а не решат. Смотришь и думаешь: неужели люди не видят, что тебе все понятно – боятся ответственности – и кроме всего прочего возникает обида и удивление: как могут быть руководителями нерешительные люди? Но это позади. Теперь летаю. А на днях тяжелейшая посадка была… Ничего, живой-здоровый, еще полетаем! Люблю летать… Мне кажется, что я очень мало успеваю. Жадный стал какой-то… Очень хочу полетать еще. На Луну, на Марс…»
Ожидается, что пилотируемый полет на Марс может состояться в ближайшем будущем, до 2050 года. Человечество ждет ответа на «вечный» вопрос: «Есть ли жизнь на Марсе?».
Глава двенадцатая. Восемьдесят семь дней 1968 года
Космонавты Юрий Гагарин и Андриян Николаев в толпе. 1968
Памятный камень на месте гибели Ю.А. Гагарина. Июль 1972
Сразу же после скромной встречи Нового 1968 года космонавты-слушатели приступили к заключительной стадии работы над своими дипломными проектами, переселившись в академическое общежитие. Переход на «казарменный режим» был обусловлен не только нежеланием отвлекаться на другие дела, но и строгой секретностью проекта. Секретные документы нельзя было выносить из учреждений, поэтому работать дома дипломники не могли. Каждый временно получил в академии кабинет для работы.
Всем хотелось поскорее защитить дипломы. 8 января состоялся первый выпуск летчиков-инженеров-космонавтов (так называлась новая в истории специальность) – Андрияна Николаева, Павла Поповича, Валерия Быковского, Виктора Горбатко, Бориса Волынова и Георгия Шонина. Зная гагаринский характер, можно задаться вопросом – почему Гагарин не был в числе первых. Дело в том, что в комплексной дипломной работе наш герой играл роль главного конструктора, которому предстояло подводить итоги совместного творчества. Да – именно творчества. Создание нового – это творческий процесс, вне зависимости от характера проекта.
В наше время, чего уж греха таить, понятие «дипломная работа» в определенной степени дискредитировано. Дипломные работы списываются– компилируются, защита диплома может носить сугубо формальный характер и т. п. Но у Гагарина и его товарищей защита была не просто серьезной, а архисерьезной – их работа принималась комиссией точно так же, как принимались проекты «Восходов» или «Союзов». Строить корабль нового типа по этому проекту пока было нельзя – многое требовалось доработать, но основа будущего «Бурана» была заложена. Работа над дипломом включала исследование аэродинамических характеристик нового летательного аппарата, расчет нагрузок, экспериментальные исследования в аэродинамической трубе и специальном электронно-моделирующем стенде. В расчетах были задействована электронная вычислительная машина. К слову, 1968 год стал прорывным в деле создания советских электронных машин – на московском Заводе счетно-аналитических машин началось производство БЭСМ-6, первой советской ЭВМ на полупроводниковых транзисторах, способной выполнять миллион операций в секунду и совмещать выполнение команд («БЭСМ» расшифровывается как «большая электронно-счетная машина» и слово «большая» здесь более чем уместно – для размещения БЭСМ-6 требовалась площадь в двести двадцать пять квадратных метров). Гагарин планировал развить свою дипломную работу в кандидатскую диссертацию, за которой, скорее всего, последовала бы защита докторской, но этим планам, к огромному сожалению, не суждено было сбыться.
Юрию Алексеевичу не удалось полностью сосредоточиться на защите диплома. 15 января генерал Каманин поручил ему подготовить доклад с изложением советской космической программы для запланированной на апрель 1968 года конференции ООН по изучению космического пространства. Гагарин собирался приступить к работе над докладом после защиты диплома, но Каманин приказал начинать сразу же. Спешка была обоснованной, поскольку готовому докладу предстояло пройти серию утверждений на разных уровнях – от командования Военно-воздушных сил до Центрального комитета КПСС, а это дело небыстрое. Правда, Гагарину удалось добиться освобождения от зарубежных поездок до защиты. Андриян Николаев, бывший на тот момент командиром первого отряда космонавтов, представил Каманину таблицу загрузки космонавтов общественно-политическими делами за прошедший год, которая свидетельствовала, что участие в различных мероприятиях обернулось для каждого космонавта в среднем потерей пятидесяти учебных дней (Каманин посчитал этот рапорт настолько важным, что переписал его в свой дневник).
Пока Юрий Алексеевич работал над дипломом и докладом, шла подготовка к полету на Луну. «Вчера более четырех часов заседал лунный совет… – записал генерал Каманин в своем дневнике 16 января 1968 года. – Заслушали доклад контр-адмирала Борисова о средствах поиска ВМФ [Военно-морского флота] в водах Индийского океана. Для надежного обнаружения и эвакуации космических кораблей, приводняющихся в полосе 6000 на 100 километров (от Антарктиды до Индии), требуется, как минимум, 20 океанских судов с вертолетами и 10 самолетов типа Ан-22 или Ту-95. Затраты на переоборудование судов, самолетов, вертолетов, на строительство КП и развитие средств связи составят 600 миллионов рублей. (К этой сумме надо еще прибавить расходы на содержание средств поиска на суше и в акваториях Тихого океана.) Такие громадные деньги приходится тратить на поиск потому, что ЦКБЭМ (Мишин) почти ничего не делает для повышения точности посадки космических кораблей и не выполняет требования ВВС и решения правительства об оснащении их надежными средствами самообозначения (радиомаяки, светомаяки и прочее). По вопросам обеспечения безопасности космонавтов при полете на Луну и особенно при посадке на Луну, выходе на ее поверхность и возвращении на Землю с докладами выступили Мишин, Северин и Бурназян. Все три доклада произвели тягостное впечатление: разработка необходимых мероприятий в зачаточном состоянии, исследований проведено очень мало, еще нет твердых решений, испытания систем и агрегатов только начинаются (Северин заявил, что для отработки лунного скафандра ему нужно еще два года). На всех вариантах технических решений лежит печать неверия в возможности космонавтов и переоценки роли автоматов, много непродуманных, почти фантастических требований к системе жизнеобеспечения (например, Мишин требует, чтобы лунный скафандр Северина обеспечивал безопасное пребывание космонавта в открытом космосе в течение трех суток и позволял выполнять “прогулки” по Луне на расстояние до 5 километров). Из-за недоверия к космонавтам и увлечения автоматикой скафандр и многие другие системы корабля получаются громоздкими и тяжелыми: скафандр весит около 100 килограммов; с целью страховки перехода космонавта из корабля в корабль на лунной орбите на одном из них устанавливается штанга (80–90 килограммов); для страховки выхода космонавта на лунную поверхность и возвращения в корабль устанавливается специальное приспособление весом до 100 килограммов. Задание космонавту на время пребывания на Луне и особенно при выходе на ее поверхность сильно перегружено различными мелочами, создающими дополнительные трудности обеспечения его безопасности. По моему мнению, главная цель первого полета на Луну должна быть четко сформулирована и строго ограничена. Я представляю эту цель так: долететь до Луны, произвести посадку на ее поверхность, выйти из корабля на лунный грунт, возвратиться в корабль, взлететь с Луны и благополучно возвратиться на Землю. Эта главная задача может быть несколько расширена по решению космонавта и с разрешения руководителя полета, причем разумные пределы задачи должны быть предусмотрены заранее. Надо обязательно ограничить время пребывания вне корабля, удаление от него и другие действия космонавта. Нужно разработать не только программу пребывания на Луне и вне корабля, но и методику всех действий космонавта – так, как мы это делали при подготовке выхода Леонова в открытый космос. Короче говоря, над организацией экспедиции на Луну надо еще много думать и искать ее оптимальные варианты исходя из главной задачи первого полета, а многое второстепенное смело переносить на последующие полеты. В этом деле нужен коллективный ум и использование всего опыта космических полетов, а не односторонние и скороспелые решения Мишина». Взаимоотношения Каманина и Мишина, о которых уже говорилось, можно оставить в стороне и оценить суть сказанного – подготовка к полету советских космонавтов на Луну оставляла желать лучшего и в конечном итоге дело закончилось отправкой дистанционно управляемых планетоходов серии «Луноход» в ноябре 1970 года и в январе 1973 года. Так что даже если бы Юрий Гагарин не погиб в марте 1968 года, к Луне он все равно бы не полетел.
27 января 1968 года Каманин, Гагарин, Титов, Попович, Быковский, Беляев и Леонов встретились с первым заместителем Министра обороны СССР маршалом Иваном Игнатьевичем Якубовским. Выслушав рассказ о проблемах в космической отрасли, маршал пообещал помочь. «В разговоре активно участвовали Гагарин, Леонов и Беляев, а Титов и Попович удачно поддерживали их, только Быковский не сумел включиться в беседу, – вспоминал Каманин. – Ребята остались довольны встречей с маршалом и выразили радужные надежды на его помощь в наших трудных космических делах. При прощании Якубовский, обращаясь ко мне, сказал: “Звони, пиши, заходи и докладывай по любому вопросу. Мы с министром мало знаем о космосе, и если вы не будете нас теребить, то и помощи не получите…”. Последняя фраза весьма показательна (и печальна) – сразу становится ясно, что минули те времена, когда высшее руководство заботилось о космической отрасли без просьб и напоминаний. Во время встречи Гагарин пригласил маршала в Звездный городок и тот пообещал приехать накануне Дня космонавтики.
В начале 1968 года обсуждалось создание трехместного учебного космического корабля, на котором космонавты могли бы отрабатывать навыки пилотирования и спуска. Не тренажера, а полноценного космического корабля, выводимого на орбиту ракетой. При высокой надежности и наличии дублированных системы связи, ориентации и посадки, учебный корабль должен был быть недорогим и весить не более пяти тонн. Можно представить, как приветствовал эту идею Юрий Алексеевич, считавший, что никакой тренажер не может заменить реального управления машиной. К сожалению, идея создания учебного космического корабля так и не была реализована.
8 февраля Гагарин доложил генералу Каманину о завершении работы над дипломом и о том, что защита запланирована на 17 февраля. Каманин в ответ обрадовал Юрия Алексеевича новостью – с первого марта ему разрешены полеты. «А новый полет в космос мне разрешат?» – спросил Гагарин. «Надеюсь, что да!» – ответил Каманин.
Председателем государственной экзаменационной комиссии, принимавшей защиту дипломных работ космонавтов, был начальник Академии генерал-полковник инженерно-технической службы Владимир Иванович Волков. У Волкова было много общего с Гагариным, в частности – чуткое и внимательное отношение к людям. Вот, что вспоминал о нем генерал-майор медицинской службы Александр Николаевич Бабийчук, долгое время проработавший начальником медицинской службы Академии имени Жуковского: «Строгий, требовательный, В.И. Волков вместе с тем был внимателен и заботлив к людям. Запомнился такой случай. Солдат-водитель из автопарка академии совершил случайный наезд на пешехода в городе. Его судили. Из заключения шофер написал генералу письмо, в котором доказывал, что его вина в происшествии была меньше, чем пешехода. Начальник академии занялся этим вопросом, попросил судебные органы пересмотреть дело, и солдат был оправдан».