Гагарин
Шрифт:
Кстати, немного позже Каманин написал о Кузнецове следующее: «Больше часа беседовал с полковником Крышкевичем Иваном Макаровичем начальником политотдела ЦПК. Крышкевич высказал много недовольства по адресу начальника ЦПК генерала Н.Ф. Кузнецова и привел десятки фактов, характеризующих его как мелкого стяжателя, забывающего, где свой, а где государственный карман, и ставящего личные интересы и интересы своей семьи выше долга генерала и коммуниста. Я чувствую, что Крышкевич во многом прав: Кузнецова давно пора крепко одернуть. Мое товарищеское отношение к нему он истолковал, как мою слабость, и многие свои грехи пытается прикрыть моим именем. Придется поглубже вникнуть в суть деятельности Кузнецова и еще раз взвесить все ее плюсы и минусы». Тем не менее, генерал-майор Кузнецов оставался начальником Центра подготовки космонавтов до середины 1972 года, как принято считать – благодаря расположению министра обороны маршала Гречко.
Прозанимавшись некоторое время на летном тренажере, Гагарин обратился к
В качестве заместителя начальника Центра подготовки космонавтов Гагарин оказался втянутым в конфликт между Василием Мишиным, представлявшим «гражданскую» космонавтику и руководством Военно-воздушных сил. Причиной конфликта стал уже не раз упоминавшийся выше инженер-космонавт Константин Феоктистов, которого Мишин продвигал в командиры корабля «Союз-3» (но, в конечном итоге, на этом корабле полетел Георгий Береговой). Этот конфликт стал еще одним проявлением тех проблем, о которых говорилось в «Записке», а именно – раздробленности усилий и средств на освоение космоса. Может показаться, что суть вопроса заключалась в конкуренции между гражданскими и военными, но на самом деле Феоктистов имел проблемы со здоровьем – во время первого космического полета в состоянии невесомости у него возникла иллюзия перевернутого состояния, наблюдались головокружение и тошнота. Кроме того, зрение Феоктистова оставляло желать лучшего. Максимум на что могли согласиться военные, так это на участие Феоктистова в полете в качестве члена экипажа, а не командира корабля, и только в случае успешного прохождения медицинской комиссии. «Мишин плохо работает как главный конструктор, но он еще неосмотрительно сует свой нос и в такие дела, в которых, к сожалению, совершенно ничего не понимает, – писал в дневнике Каманин. – Он заметно портит нам качество отбора и подготовки космонавтов. Ему засела в голову бредовая идея послать на стыковку кораблей “Союз” Феоктистова в качестве командира активного корабля. Мишин еще в мае пытался убедить меня в необходимости участия Феоктистова в полете со стыковкой кораблей “Союз”. Я тогда ответил, что ВВС будут против назначения Феоктистова командиром активного “Союза”, но мы согласны изучить вопрос о назначении его в полет бортинженером корабля». Однако, под нажимом Центрального комитета КПСС и заместителя председателя Военно-промышленной комиссии при Совете Министров СССР Георгия Пашкова, Феоктистова чуть ли не назначили командиром «Союза-3». «Я откровенно назвал Константину Петровичу причины наших возражений против подготовки его к роли командира космического корабля, – пишет Каманин, – несоответствие состояния его здоровья “космическим” нормам; плохое самочувствие в первом его полете в условиях невесомости; отсутствие у него летной подготовки; ограниченность во времени подготовки (персонально Феоктистова можно было бы подготовить за 2–2,5 года, но в нашем распоряжении всего лишь 1,5–2 месяца). Константин Петрович сказал, что он считает дни, проведенные им в ЦПК перед его первым космическим полетом, лучшими днями в своей жизни, что он надеется преодолеть все трудности предстоящего полета на “Союзе” и уверен, что с нашей помощью он сумеет подготовить себя к полету и выполнить задание. Необходимость своего участия в полете Феоктистов мотивировал тем, что корабль “Союз” еще “сырой”: “Мы боимся передавать корабль в таком состоянии в руки военных”. Мне приятно было сознавать, что передо мной сидит безусловно умный, смелый, волевой человек. Многое из того, что он говорил в защиту своего стремления лететь на “Союзе”, было естественным в его положении “соавтора” корабля, но мне ясно было и другое: Феоктистов переоценивает свои силы и возможности и не осознает всю опасность срыва полета и даже катастрофы из-за своей физической неполноценности».
Результатом этого противоборства стало решение космонавтов объявить бойкот Феоктистову, а Николаев и Быковский заявили, что они не полетят с ним, поскольку не уверены, что он справится со своими обязанностями. Можно представить сложность ситуации, в которой оказался Юрий Гагарин. Как летчик-космонавт он понимал правоту своих товарищей, а как заместителю начальника Центра подготовки космонавтов ему приходилось постоянно сотрудничать с Феоктистовым, одним из ведущих конструкторов космических систем. От генерала Каманина Гагарин получил приказ не допускать Феоктистова к полетам на самолетах, парашютным прыжкам и прочим тренировкам, требующим большого физического напряжения. Такой приказ был продиктован заботой о состоянии здоровья Феоктистова, но оппонентами он был воспринят как проявление самодурства (но давайте не будем забывать, чем закончился предыдущий пилотируемый полет). В ответ на это Феоктистов получил решение комиссии Минздрава о допуске его ко всем видам тренировок. Коса нашла на
Решающую роль в этом противостоянии, отнимавшем немало времени и сил, которые можно было бы использовать продуктивно, сыграла встреча Юрия Гагарина с генерал-полковником медицинской службы Александром Александровичем Вишневским, главным хирургом Министерства обороны СССР и директором Института хирургии Академии медицинских наук СССР. Прежде у Вишневского успел побывать Феоктистов, заручившийся его поддержкой без разъяснения деталей, которые пришлось разъяснять Гагарину. В результате, Вишневский согласился с тем, что Феоктистова нельзя назначать командиром корабля, максимум, что можно было ему разрешить, так это полет продолжительностью в двое-трое суток в качестве бортинженера и без права выхода в космос. В октябре 1967 года жизнь подтвердила правоту руководства Военно-воздушных сил – Феоктистов был госпитализирован с язвенной болезнью желудочно-кишечного тракта. Впоследствии (в 1980 году) он проходил подготовку в качестве космонавта-исследователя экипажа корабля «Союз Т-3» совместно с Леонидом Кизимом и Олегом Макаровым, но был отстранен от нее по состоянию здоровья.
В свете сказанного то, что руководство Военно-воздушных сил настояло на пилотируемой, а не автоматической стыковке «Союза-3» с «Союзом-2», приобретает особое значение – нужно было подчеркнуть важность наличия летной подготовки у командира корабля. Правда, Береговой стыковку провалил, но это уже совсем другая история, не имеющая отношения к Юрию Гагарину, но показывающая, что в космической сфере все было далеко не так хорошо, как хотелось бы, и столкновение ведомственных интересов существенно осложняло работу.
13 ноября 1967 года в дневнике генерал-лейтенанта Каманина появилась невеселая запись:
«9 и 10 ноября американцы одержали две новые крупные победы в космосе: первый пуск ракеты “Сатурн-5” с кораблем “Аполлон” и мягкая посадка на Луну космического аппарата “Сервейер-6”. Особенно впечатляющим событием является пуск “Сатурна-5”, который вывел на околоземную орбиту груз весом 140 тонн (суммарный вес третьей ступени ракеты и корабля «Аполлон»). Это в семь раз больше веса, поднимаемого в космос нашей ракетой УР-500К, и на 50–60 тонн больше того груза, который должен поднять в будущем году наш самый мощный носитель Н-1. Полет “Сатурна-5” положил конец нашему превосходству перед США в мощности ракет. Теперь Америка имеет все возможности быть ведущей космической державой. Только крупные провалы в освоении эксплуатации “Сатурна-5” и “Аполлона” (что маловероятно) могли бы задержать победное шествие Америки в космосе и подравнять наши шансы на первенство в осуществлении полетов на Луну. Надо прямо признать, что теперь американцы имеют все основания надеяться на то, что они первыми высадятся на Луну и другие планеты. Мы потеряли ведущую роль в космических исследованиях и в ближайшие годы станем свидетелями дальнейшего нашего отставания. В течение 7–8 лет Советский Союз был ведущей космической державой, два-три года назад США подошли к нам вплотную и кое в чем начали обгонять нас (в частности, по пилотируемым полетам), а сейчас они резко вырвались вперед. Главные причины наших провалов хорошо известны:
1. Плохая организация работ (Устинов, Смирнов, Пашков, Малиновский, Гречко).
2. Ошибки главных конструкторов (Королев, Мишин) при создании корабля “Союз” и носителя Н-1, а также их недисциплинированность при исполнении решений правительства.
3. Недостаточная координация усилий различных конструкторских бюро, ведомств и институтов при ограниченных средствах, выделяемых на космические исследования (США тратят на освоение космоса в несколько раз больше денег, чем СССР)».
Эта дневниковая запись перекликается с «Запиской» Гагарина и его товарищей. Обратите внимание на два обстоятельства. Во-первых, и у Сергея Королева, которого часто представляют непогрешимым, случались ошибки, и ничего удивительного в этом нет, ведь не ошибается только тот, кто ничего не делает. Во-вторых, ограниченность в средствах указана в самом конце, а на первом месте стоит плохая организация работы на уровне министра обороны СССР и заместителя председателя Совета Министров СССР по оборонным отраслям промышленности.
Для Юрия Гагарина ноябрь 1967 года стал особым месяцем – 24 ноября после налета положенного числа часов в спарке с инструктором, наш герой наконец-то получил право летать самостоятельно. Но генерал Каманин считал, что с самостоятельными полетами нужно повременить. Зная о том, что произойдет вскоре, поневоле задумаешься о том, что руководство Военно-воздушных сил было право в своей осторожности – да, когда-то Гагарин успешно летал в сложнейших условиях Заполярья, но тогда он был моложе и не имел солидного перерыва в полетах.
В начале декабря Гагарин написал рапорт с просьбой освободить его от должности заместителя начальника Центра подготовки космонавтов, мотивируя свое решение тем, что человек, занимающий эту должность, обязан летать («Какой же я заместитель, если я не летаю?»). Кому-то может показаться странной такая постановка вопроса, ведь космонавты готовятся по совсем иной программе, нежели летчики. Да – программы разные, но навыки одинаковые, пилотные, и поскольку постоянные тренировки в космосе были недоступны, навыки приходилось оттачивать, летая на самолетах.