Гагарин
Шрифт:
Соблюдать режим во время многочисленных поездок за границу и поддерживать спортивную форму при столь высокой занятости было сложно. Гагарин набрал несколько лишних килограммов, перестал регулярно заниматься спортом, но в 1965 году начал восстанавливать форму и написал рапорт, в котором просил разрешить ему возобновить учебно-тренировочные полеты и тренировки по парашютной подготовке. Юрий Алексеевич считал, что утрата летных навыков лишает его морального права занимать должности, связанные с подготовкой летчиков-космонавтов. Согласитесь, что далеко не каждый на месте Гагарина повел бы себя подобным образом. Многие бы сказали: «Я свое отлетал, показал, на что я способен, а сейчас пусть полетают другие», но наш герой относился к себе очень строго и считал, что «нелетающий летчик» недостоин быть офицером и носить звание летчика-космонавта. Постановление Центрального комитета КПСС и Совета Министров СССР от 16 апреля 1962 года № 346–160 «О важнейших разработках межконтинентальных баллистических и глобальных ракет и носителей космических объектов» предусматривало разработку космического корабля для пилотируемого полета к Луне, в ходе которого был запланирован облет спутника нашей планеты. Гагарин хотел принять участие в испытаниях первого пилотируемого
Программа этого полета была крайне интересной. Она предусматривала не только испытание первого корабля новой серии в пилотируемом режиме, но первую в мире стыковку пилотируемых кораблей – «Союз-1» должен был состыковаться с запускаемым следом кораблем «Союз-2» с экипажем из трех человек. После стыковки двое пилотов «Союза-2» через открытый космос (!) переходили на «Союз-1» и на нем возвращались на Землю, а командир второго экипажа приземлялся на «своем» корабле. Постарайтесь нарисовать в воображении эту картину и вы поймете, что Юрий Гагарин не мог упустить возможности поучаствовать в столь грандиозном космическом эксперименте.
В августе 1965 года генерал Каманин обсудил с Сергеем Королевым кандидатов в командиры двух первых «Союзов». Каманин предложил Гагарина, Николаева, Быковского и Комарова, а Королев с этими кандидатурами согласился и сказал, что первыми кандидатами он считает Николаева и Быковского. 1 сентября было решено, что для полетов на «Союзе» будут готовиться Юрий Гагарин, Андриян Николаев, Валерий Быковский, Владимир Комаров, Юрий Артюхин, Петр Колодин и Александр Матинченко (двоим последним побывать в космосе так и не удалось). Впоследствии к этой группе должны были присоединиться инженеры, отобранные Королевым из числа сотрудников своего конструкторского бюро. Польза от пребывания в космосе инженеров была двойной – они не только выполняли работы на борту корабля, но и приобретали полезный опыт, который мог пригодиться им в деле конструирования космических кораблей.
В конечном итоге на «Союзе-1» полетел Владимир Комаров, дублером которого был назначен Гагарин. Когда Каманин спросил Гагарина, кто, по его мнению, должен лететь в космос – он или Комаров, Гагарин ответил, что, как профессиональный космонавт, готов лететь первым, но, как товарищ, готов уступить место Комарову. «Я верю, что он справится с задачей лучше меня», – добавил Гагарин, и на «Союзе-1» в космос полетел Комаров.
«Космос – это не прогулка, ракета – не самолет», сказал однажды Юрий Алексеевич и был тысячу раз прав. Очередным подтверждением этих слов стал пожар на борту американского космического корабля «Аполлон-1», приведший к гибели астронавтов Вирджила Гриссома, Эдварда Уайта и Роджера Чаффи. Пожар произошел 27 января 1967 года в процессе тренировки на стартовом комплексе (отрабатывался запуск корабля). «Горегляд передал потрясающее известие о гибели трех американских астронавтов, – записал в дневнике генерал Каманин. – Я знал, что тяжелые жертвы и потери в борьбе за космос так же неизбежны, как и потери на войне, но это происшествие оказалось неожиданным для всех. Целая серия ослепительных удач русских космонавтов и блестящие достижения американцев по программе “Джемини” создали впечатление некой легкости «космических прогулок»: многие стали думать не о преодолении трудностей космических полетов, а о том, как обойти или затушевать эти трудности. Успех программы “Джемини” вскружил американцам голову – они решили, что “Аполлон” и “Сатурн-5” уже обеспечили им первенство в стремлении к Луне и решили форсировать лунную программу. Поспешность всегда приводила и приводит к печальным последствиям: астронавты Гриссом, Уайт и Чаффи стали первыми жертвами освоения космоса. Американцы часто и много писали о русских космонавтах, якобы погибших в космических полетах. Судьба распорядилась иначе: первыми погибли американские астронавты».
Как уже было сказано выше 24 апреля 1967 года вследствие сбоя в работе парашютной системы при спуске корабля Комаров погиб. Вытяжной парашют не смог вытянуть из лотка основной парашют, а успешно вышедший запасной парашют не наполнился, поскольку его стропы обмотались вокруг неотстреленного вытяжного парашюта основной системы. Но эта проблема была не единственной. После выхода «Союза-1» на орбиту не раскрылась одна из двух панелей солнечных батарей, вследствие чего корабль испытывал недостачу электроэнергии. Комаров пытался раскрыть батарею посредством вращения корабля вокруг своей оси, однако эта попытка не увенчалась успехом. Старт второго «Союза» отменили, а Комарову дали команду возвращаться… Почему основной парашют не вышел из лотка выяснить не удалось, так как ударившийся о землю спускаемый аппарат сгорел практически полностью. Существует две основные версии случившегося – деформация стенок парашютного лотка, вызванная перепадом давления в полете, и нарушение технологии при подготовке спускаемого аппарата, в результате чего на внутреннюю поверхность лотка попала краска, которая стала липкой из-за нагрева аппарата при спуске и приклеила парашют к лотку. Почему не отстрелился вытяжной парашют, и почему не раскрылась вторая панель батарей тоже не до конца ясно. Но все случившееся принято связывать с личностью Василия Мишина, ставшего Главным конструктором ракетно-космической техники в январе 1966 года, после смерти Сергея Королева. Вот что написал в своем дневнике Николай Каманин 9 апреля 1967 года: «Вчера была большая победа – отлично сработала УР-500К и вывела на орбиту ИСЗ [искусственного спутника Земли] лунный корабль Л-1. Но сегодня нам пришлось по вине ЦКБЭМ [Центрального конструкторского бюро экспериментального машиностроения] пережить горечь двух поражений. Сегодня не включился повторно блок “Д”, и мы не можем послать Л-1 к Луне. На этом корабле есть автомат, который после включения двигателя разгона (блок “Д”) отстреливает стабилизирующее устройство. При пуске второго корабля Л-1 было решено отключить этот автомат и использовать блок “Д” два раза: при выведении на орбиту и для разгона к Луне. Распоряжение об отключении автомата было дано лично Тюлиным, но по халатности Мишина не было выполнено: корабль ушел в космос с включенным автоматом и он, естественно, сработал после включения блока “Д” при выведении на орбиту. Причиной срыва этого полета к Луне стала грубейшая ошибка Мишина и его помощников. Тюлин был в бешенстве и при разговоре с Мишиным по телефону (Мишин в Евпатории) нагрубил ему, обозвав м…ом. Вечером Тюлин еще “кипел” и, рассказывая мне о неприятных разговорах с начальством (Устинов, Смирнов), дал Мишину убийственную, но верную характеристику: “Глупый индюк. Гонору у него в пять раз больше, чем было у Королева, а уменья – в десять раз меньше”. Мне с первых шагов Мишина как Главного конструктора было ясно, что он – не тот “конь”, который сможет вывезти наш “космический воз”. Непрерывная цепь промахов и ошибок, неорганизованность, легкомыслие и неуменье заставить людей планово работать – вот неполный перечень итогов работы Мишина».
Сам Мишин в своих воспоминаниях винит в неудачах командно-бюрократический стиль руководства космической отраслью и недостаточное финансирование. «Процветал такой принцип руководства, как “давай, давай, а потом разберемся”, – пишет Мишин. – Совещаний и обсуждений вопросов, связанных с осуществлением лунной экспедиции, на разных уровнях было много, но они, как правило, не давали должного эффекта. Директивные сроки выполнения работ по этим программам устанавливались волюнтаристски, без должных научно-технических обоснований и обеспечения финансирования, выделяемых производственных мощностей и ресурсов. Практика назначения для оценки проектов экспертных комиссий, не отвечающих за дальнейший успешный ход их разработки, себя не оправдала. Эти экспертные комиссии делали оценку проектов не по существу, а в соответствии с указаниями вышестоящих руководителей».
После катастрофы «Союза-1» наступил полуторагодовой перерыв в пилотируемых полетах. Конструкция корабля подверглась существенной доработке, а испытания проходили в беспилотном режиме. Пилотируемые возобновились с 26 октября 1968 года, когда на «Союзе-3» в космос полетел Георгий Береговой, но Юрий Гагарин до этого радостного события не дожил… А если бы дожил, то мог бы полететь вместо Берегового. С технической точки зрения полет «Союза-3» оказался безупречным, но на сей раз подвел человеческий фактор – вспомним рассказ Константина Феоктистова о том, как Береговой не смог осуществить стыковку с находившемся на орбите беспилотным кораблем «Союз-2».
28 апреля 1967 года на совещании в конструкторском бюро разбирали действия Владимира Комарова. «Действия Володи были не просто грамотными, – сказал Гагарин. – Они были мужественными и героическими. Вот почему я приветствую Указ Президиума Верховного Совета СССР о присвоении Володе звания дважды Героя».
На следующий день генерал Каманин сообщил Гагарину, что он выводится из группы космонавтов, готовящихся по программе «Союз» и пока не будет участвовать ни в одной из космических программ. Первым делом нужно закончить учебу в академии, тем более, что в верхах обсуждался вопрос о присвоении полковнику Гагарину звания генерал-майора, которого Юрий Алексеевич так и не получил. Допуск к полетам на самолетах был обещан Гагарину только по окончании академии. Такое решение было обоснованным – завершение учебы отнимало много времени, работе тоже нужно было отдавать должное, а восстанавливать летные навыки урывками невозможно, особенно после столь длительного перерыва. Кстати говоря, если бы Гагарин не стал летать совсем, его в этом никто не упрекнул бы – никто, кроме него самого. Руководству было даже спокойнее держать Гагарина «на земле», чтобы лишний раз не рисковать жизнью Первого космонавта. Но Гагарин хотел летать во что бы то ни стало. Примечательно, что обсуждая с Василием Мишиным в мае 1967 года кандидатов на следующий пилотируемый полет на «Союзе», генерал Каманин предложил Николаева, Берегового, Волынова и Шаталова. Неизвестно, был ли «отодвинут» Гагарин по инициативе Каманина или же решение принималось в верхах, но пока что Юрий Алексеевич мог больше времени уделять учебе.
Проволочку с присвоением Гагарину генеральского звания некоторые «знатоки» (кавычки здесь более чем к месту) связывают с «Запиской», которой была посвящена предыдущая глава – мол, Леониду Брежневу не понравилось, что космонавты осмелились обращаться к нему, а руководители космической отрасли восприняли критику в штыки. Некоторые чересчур пылкие умы даже пытаются связать «Записку» с гибелью Гагарина – мол, авиакатастрофа была не случайной. По этому поводу можно сказать только одно. Если бы «Записка» вызвала недовольство в верхах, то все ее авторы лишились бы своих должностей и отправились дослуживать положенное в такие места, куда и легендарный Макар своих телят не гонял. Но этого, как мы знаем, не произошло. Так о чем, вообще, может идти речь?
Что же касается проволочки с присвоением очередного звания, то, скорее всего, она была вызвана натянутыми отношениями Юрия Гагарина с начальником Центра подготовки космонавтов генерал-майором Николаем Федоровичем Кузнецовым, боевым асом, принимавшем участие в трех войнах – советско-финской, Великой Отечественной и Корейской. Может показаться удивительным, что наш дисциплинированный герой конфликтовал со своим непосредственным начальником, но конфликт носил не личный, а рабочий характер. Точнее, он начался с рабочих разногласий, а затем уже, как это всегда бывает, перешел в личную плоскость. «Мы разобрали его [Гагарина] взаимоотношения с генералом Кузнецовым – за последние два-три месяца они заметно испортились, – пишет в дневнике генерал Каманин. – В этом виноваты оба. Гагарин считает, что Кузнецов занимается мелочной опекой космонавтов и недостаточно работает над более важными вопросами изучения космической техники, создания учебно-тренировочной базы в Центре и укрепления взаимоотношений с научными и промышленными организациями. По мнению Гагарина, Кузнецов излишне много тратит времени на личные полеты и многовато уделяет внимания личным делам. Я согласился с тем, что у начальника ЦПК есть некоторые недостатки в работе, и обещал Гагарину оказать соответствующее давление на Кузнецова. Одновременно я указал Гагарину и на существенные упущения в его работе на должности заместителя начальника Центра: нарушение режима, обсуждение распоряжений Кузнецова, недостаточная активность в поддержке его усилий по наведению порядка, случаи подрыва авторитета Кузнецова (с легкой руки Гагарина, космонавты прозвали его “нашей теткой”). Гагарин признал свои ошибки и обещал сделать все от него зависящее для улучшения отношений с генералом Кузнецовым. Я сказал Гагарину, что мы в ближайшие дни будем представлять его к званию генерала, что он вполне достоин этого звания, а недостатки, которые мы с ним только что разобрали, он сможет легко устранить». В военной среде конфликт между начальником и подчиненным в 999 случаях из 1000 оборачивается против подчиненного – из-за разногласий с генералом Кузнецовым Гагарину вполне могли придержать генеральское звание, так сказать – «в воспитательных целях».