Галантные дамы
Шрифт:
Тот, кому пришлось видеть двор королей наших Франциска, а затем Генриха II и его детей, признает, что самое великолепное в мире зрелище — это дамы сего двора: королевы, принцессы и их фрейлины; однако картина сия стала бы куда более прекрасной, будь жив мэтр Гоннен, который заклинаниями и колдовством своим мог бы представить нашему взору этих дам обнаженными, как оно, по рассказам некоего очевидца, и случилось однажды, когда король Франциск приказал ему свершить такое действо; он был весьма сведущ в этом своем ремесле, в отличие от внука, коего довелось нам видеть, — этот не умел ровно ничего.
Я полагаю, зрелище это было бы не менее соблазнительно,
И ежели старые и безобразные женщины поступали тем же манером, то тут уж ничего не поделаешь: не всегда взору нашему предстает одно прекрасное, однако он должен, елико возможно, избегать уродства и замечать лишь красоту.
В Швейцарии мужчины и женщины без всякого стеснения купаются вместе раздетыми; они только прикрывают перёд какой-нибудь тряпицею, а коли она развяжется, можно увидеть под нею то, что приятно или неприятно вашему взору, в зависимости от того, красиво оно или безобразно.
Перед тем как завершить сие рассуждение, скажу еще следующее: представьте себе, какой соблазн и удовольствие испытывали в старину юные синьоры, рыцари, дворяне, простолюдины — словом, все римляне, когда наступали празднества в честь Флоры — по свидетельству очевидцев, самой прекрасной, любезной и блестящей куртизанки, какую только знал Рим, да и все прочие города. Вдобавок она происходила из хорошего дома и знатного рода, а такие благородные дамы нравятся мужчинам куда более других, и встречи с ними доставляют несравненное наслаждение.
Итак, наша Флора держала себя высокомернее и неприступнее Лаисы, которая отдавалась, точно последняя шлюха, всем и каждому; Флора же уступала лишь знатным синьорам и даже на дверях своего дома вывесила надпись: «Короли, принцы, диктаторы, консулы, цензоры, понтифики, послы и другие знатные синьоры, добро пожаловать! Прочих не принимают».
Лаиса заставляла платить себе до объятий, Флора же — никогда, говоря, что для того и принимает у себя лишь знатных и благородных синьоров, чтобы и с нею обращались со всем почтением, подобающим досточтимой даме, одаренной столь великой красотой; также она никогда не торговалась, а брала то, что ей давали, утверждая, что истинно любезная дама должна ублажать любовника ради самой любви, а не ради денег и, хотя каждая вещь имеет свою цену, любовь ими не оплатить.
И наконец, она столь совершенно знала любовное ремесло и умела снискать всеобщее восхищение, что, когда выходила из дому на прогулку, народ потом целый месяц судачил о ней, о ее красоте, дорогих и роскошных уборах, величественной осанке, грациозных манерах и дивился многочисленной свите ее, состоявшей из приближенных к ней богатых и знатных синьоров, которые следовали за нею, точно покорные рабы, коих присутствие она всего лишь терпела. Даже иноземные послы, возвращаясь в свои страны, больше распространялись о несравненной красоте и очаровании прекрасной Флоры, нежели о величии Римской республики; особливо отмечали они непринужденное и свободное ее обхождение, не свойственное обычаям этих дам, но она и не походила на них, ибо в жилах ее текла благородная кровь.
Впоследствии она умерла, оставив такие огромные богатства — деньги, мебель и драгоценности, — что их хватило на перестройку крепостных стен Рима и на уплату всех его долгов. Она завещала все свое добро римскому народу, почему и воздвигли ей в Риме великолепнейший храм, названный в ее честь «храм Флориан».
Первое празднество, устроенное императором Гальбой, был именно праздник в честь жрицы любви Флоры, и всем римлянам и римлянкам дозволено было предаваться любому разврату, излишеству и распутству, какое только можно вообразить, вплоть до того, что самой святою в этот день почиталась женщина, отличившаяся наибольшей похотливостью и разнузданностью.
Сами понимаете, там была и фисканья, которую мавританские служанки и рабыни танцуют на Мальте по воскресным дням при всем честном народе на площади; и сарабанда, похожая на фисканью, — обе они сопровождались сладострастными изгибами и похотливыми жестами, из коих исполнители не забывали ни одного. И чем любезнее и податливее была дама, тем легче подбирала она себе самых разнузданных и бесстыжих кавалеров; среди римлян даже ходило такое поверье: кто явится в храм этой богини в самой неприличной одежде и с самыми непристойными движениями, тот станет таким же удачливым и богатым, как сама Флора.
Вот прекрасное поверье, не правда ли, да хорош и сам праздник! — что ж, ведь римляне были язычниками, потому и не приходится удивляться разнузданным и исступленным их пляскам; римские женщины задолго до этих празднеств разучивали все подобающие им непристойные движения так же старательно, как нынешние дамы разучивают какой-нибудь придворный танец; и тем и другим их занятия весьма по вкусу. Ну а молодые и даже старые мужчины с таким же увлечением любовались сими сладострастными вывертами. Случись подобное празднество у нас здесь, уж нынешние кавалеры не упустили бы такого зрелища; боюсь, как бы сбежавшиеся зрители не подавили друг друга до смерти.
Пускай кто захочет осудит сию забаву; оставляю это на откуп галантным кавалерам, коим советую читать Светония, грека Павсания и латинянина Манилия, которые в своих книгах описали самых знаменитых жриц любви; там о них все подробно рассказано.
Я же приведу еще одну историю и на ней закончу.
Читал я в одной книге, как некогда лакедемоняне осадили Микены, коих жители ухитрились выбраться наружу и пошли на Лакедемон, собравшись захватить и разграбить его, пока уроженцы города, не подозревая худого, стояли под их стенами. Однако женщины Лакедемона отважно встали на защиту города и отразили нападение; узнав о том, лакедемоняне вернулись к себе и еще издалека завидели своих женщин в боевом снаряжении, готовых дать отпор неприятелю; мужчины тотчас дали им знать, что это идут они, а не кто иной, и женщины радостно бросились им навстречу, дабы объявить о своей победе; они так спешили обнять и расцеловать вернувшихся мужчин, что позабыли всякий стыд и, даже не сняв с себя доспехов, возлегли с ними прямо на том месте, где встретились; то-то было весело слышать мерный звон доспехов и оружия и видеть то, чего нигде более не увидишь! И в память об этом событии они воздвигли храм со статуей богини Венеры, которую нарекли Венерою Вооруженной, в отличие от всех прочих, представлявших ее нагою. Вот забавное сочетание и удачная мысль — изваять Венеру в доспехах и назвать вооруженною!