Галерные рабы
Шрифт:
До сих пор родные места для африканца — не просто какая-то территория, а мать, младшая по сравнению со всей землей. Она даже имеет свою физиологию и анатомию. Каждая гора, река, селение, поле — определенные части тела матери-родины, назначения и названия которых известны лишь вождям и жрецам. Тайну бережно хранят от врагов и вообще посторонних. С родной землей неразрывно связан и культ предков, пронизывающий быт, мораль и нравственность обитателей Африки. Незримой пуповиной прикреплен чернокожий к своей малой родине, и его самое страстное желание (как, кстати, у китайцев и других южноазиатских народов) — быть похороненным
Мбенгу не ведал родины, но в остальном оставался сыном своего времени и народа. Жизнь его, как и всех других африканцев, протекала на границе конфликта стихий. Не злых и добрых (это рационалистический европейский подход), а противоречивых, беспощадных, но нужных человеку. Мы не можем полностью понять его — не так воспитаны, не в то верим. Постараемся хоть чуть-чуть взглянуть на мир его глазами, ощутив при этом сердечный трепет: примерно так видели окружающее наши предки в ту эпоху, когда начали завоевывать себе звание гомо сапиенса.
Глупые зулу боятся изгнания из рода пуще смерти. Конечно, их доводы в пользу жизни в общине весьма весомы. Но и у одиночества есть свои преимущества, мало очевидные на первый взгляд. Не все на свете таково на самом деле, каким выглядит. Пантера прекрасна с виду, а мясо шимпанзе вкуснее ее отвратительного облика.
Когда ты один, можешь не опасаться, что кто-то наступит на твою тень.
Человек состоит из тела, тени и сердца. Тень только во сне покидает тело, а в миг смерти прощается с ним навсегда, переселяясь в другую рождающуюся плоть. Колдуны ловят тень жертвы, придавливая ее пятой к земле, запихивают в калебас и прячут сосуд в муравейник. Испорченная тень не меняется внешне, но хиреет — а с ней и тело.
Неизвестно, что лучше — жить вне племени, где тебе грозят лишь видимые опасности, или постоянно пребывать под угрозой такой напасти, как уязвленная тень.
Ноги Мбенгу привычно ступали по траве, колючкам, камням, по сухой поверхности саванны, по мягкой и сырой пружинящей почве тропического леса. Руки сжимали копья и ассегаи (щит он выбросил за ненадобностью). Спина гнулась под мешками с копченым мясом, водой и орехами кола. Уши и нюх искали советов у живых существ, с которыми у него было острое чувство общности. Их следы, помет, звуки подсказывали ему, где можно найти пищу и питье, как избежать гибели. Глаза обшаривали окрестности в поисках опасности, хороших и дурных примет, улавливали малейшую перемену в настроении природы и стихий. Вспорхнула птица в кустах — тайных знак. Нечаянно задетое растение — предвестье беды. Вырванный корень, если прочесть заклинание, превратится в чудодейственное лекарство. Стоит ему сейчас, не двигаясь с места, произнести имя Нделы, как он сойдется с вождем зулу в незримом поединке, уколет его прямо в мозг и сам получит магический удар от охраняющей Нделу инкатхи.
Впрочем, Могучий Слон не строил планов мести: был слишком занят мысленными беседами с духами. Мбенгу рассказывал им о своих победах, неудачах, замыслах, вожделениях. Иногда, чтобы услышать звук человеческого голоса, пел предкам песни о себе вслух.
Пращуры шептали слова одобрения или порицания, рисовали на белой поверхности его мозгов внутри черепа, как на стене в пещере, яркие картинки прошлого, до того взаправдашные, осязаемые, что Мбенгу и не понимал подчас, случилось ли это все давно или происходит ныне. Особенно зримо прошлое представало перед ним вечером, перед сном, когда исчезала очерченная светом граница между миром людей и царством кошмаров, когда таинственные силы подкрадывались к человеку вплотную и лишь огонь костра мешал тьме поглотить одинокого путника.
Духи плясали в пламени, прыгали искорками, перекликались друг с другом и с Мбенгу короткими фразами, которые непосвященный принял бы за простой треск сгорающих сучьев.
— Будущего нет, время идет назад, ибо только прошлое действительно существует и растет в тебе с каждым проходящим днем, — шептали они. — Вспоминай, Мбенгу, вспоминай…
Кровосмешение — табу для простых уветов, святая обязанность для их владык. Верховный вождь должен иметь наследника лишь от своей сестры, дабы священную кровь не разбавили посторонние примеси.
Тысячелетний опыт выращивания скота да и история самой королевской семьи предупреждали: браки между родными грозят вырождением. Поэтому старейшины советовали вождям брать побольше жен из других племен. Наследником становился только сын королевской сестры, но та могла быть и от другой матери. Царственная кровь обновлялась, не теряя первозданной чистоты и святости.
Мудрость веков научила также уветов случать самых больших быков и коров, чтобы от поколения к поколению приплод становился крупнее. Так поступали и с владыками: они по виду должны отличаться от своих подданных. Повелители вырастали гигантами даже среди своего народа, быть может, самого рослого в Африке.
Вот почему взликовали уветы, когда у верховного вождя Нджвалуи и его сестры — жены Хленгуи родился небывало большой сын. Радость их, правда, смешалась с горем пополам.
Эллины верили, что Геракл, сын громовержца Зевса и земной женщины, родился таким рослым и сильным, что еще в колыбели задушил двух змей, которых подослала ревнивая царица неба Гера.
Сын вождя своими размерами, появляясь на свет, убил собственную мать — та умерла родами.
И многие ворожеи и советники сказали: младенец — колдун.
А другие старейшины, знахарки и сам король возразили: новорожденный — будущий великий повелитель, коего еще не видела земля.
Ребенка купали в отваре коры баобаба, чтобы он вырос сильным и живучим, как дерево, перед которым бессильны ураганы, засухи и пожары. Лишь слоны опасны баобабу — они поедают его кору, и дерево гибнет. Поэтому младенца назвали Слоненком. Толстошкурые не станут вредить своему, так что теперь наследник мог не опасаться ничего под солнцем и луной.
Кроме людей, так как споры о его колдовской сущности не прекращались.
Чтобы пресечь раздоры в племени, раз и навсегда определить судьбу первенца, Нджвалуи объявил испытание ядом.
Пока знахарь готовил отраву, испытуемых заперли на сутки в тесные хижины для поста и молитв.
Наутро каждый, кто говорил за наследника или против него, выпил по чаше настойки из коры красного дерева. Содержащийся в ней яд сильно действовал на сердце. Жрец-судья легонько ударял испытуемых по голове, приговаривая:
— Ложь улетучивается, как роса при восходе солнца. Красное дерево, останься в нем и разорви желудок, если он виноват в клевете или защищает колдуна. Если же этот человек чист, пусть его вырвет.