Галиндес
Шрифт:
Он стукнул кулаком по интеркому и проорал в него приказ: две кока-колы с ромом, рома побольше. «У меня все в глотке пересохло, сеньорита». Широкозадая мулатка протиснулась в комнату, неся поднос с двумя высокими стаканами. Она даже не взглянула в твою сторону – просто вошла и тут же вышла с обреченным выражением на лице.
– Я тогда был молодым офицером, и со многими из тех, кого сегодня упомянул, мы вместе развлекались и веселились. Например, с Октавио де ла Маса или с тем же Сото Эчеварриа. Очень дисциплинированный был офицер: участвовал в убийстве Мёрфи и Октавио. Всю эту кашу заварили секретные службы, и Балагер правильно сделал, что между 60-м и 68-м годом, когда американцам уже надоело в этом копаться, уничтожил все доказательства: иначе нить в конце концов привела бы к Балагеру и Сото Эчеварриа. Но вернемся назад, сеньорита, потому что научная работа требует порядка и последовательности. Вы слышали об Альберто Сайане де Видаурре? Это был утонченный интеллектуал, работавший вместе с уважаемым Оскаром Роблесом Толедано, консулом Доминиканской Республики в Нью-Йорке в 1955 году. Сайан де Видаурре узнал, что баск пишет диссертацию, направленную против Трухильо; тогда он – никто не знает, как, – заучивает наизусть целые куски этой диссертации. Какие же люди крутились вокруг этого баска, если в доминиканское консульство передавали части его диссертации? Наш консул был большим сторонником Трухильо, чем сам Трухильо, и на пишущей машинке составляет донесение – или приказывает сделать это Минерве Бернардино, сестре Феликса Бернардино, который всем внушал ужас, – и это донесение
У тебя есть чем, но рука отказывается подчиняться. Все эти имена тебе уже знакомы, почти все они есть в твоей рабочей картотеке. Но тебя завораживает интонация, с которой полковник рассказывает о них, как будто он лично участвовал во всех этих событиях.
– После того как усилия дипломатов – Оскара Роблеса Толедано, Минервы Бернардино, Сайана де Видаурре и эмиссаров – не увенчались успехом, Эспайлат организует похищение. Ему помогает Франк, бывший агент ФБР, которому за участие было заплачено всего пятьсот долларов. Другие ничего не получили, хотя многие заплатили своими жизнями. Вместе с Франком работал частный детектив Шэмал, который познакомил Франка с Мёрфи и организовал прослушивание телефона Галиндеса, чтоб быть в курсе всех его передвижений. Хромому поручили сфабриковать улики, чтобы направить общественное мнение США по ложному пути. Самое непосредственное участие в организации похищения Галиндеса принимал помощник Эспайлата, лейтенант Эмилио Людовино Фернандес, сейчас один из руководителей Демократической партии; он же расставлял сети и для Мёрфи. Свой вклад внес и лейтенант Шульц, служащий нью-йоркской полиции, который, как говорят, снабдил Франка ордером на обыск и задержание, ввел Галиндеса в заблуждение и заставил его открыть дверь квартиры. Брат Минервы, Феликс Бернардино, принимал непосредственное участие в похищении. Капитан Логроньо, офицер доминиканской армии, принял в Монтекристи находившегося без сознания Галиндеса и передал его генералу Трухильо Рейносо, племяннику Главного, а тот самолетом перевез «груз» в Санто-Доминго, а оттуда в тюрьму на девятом километре. Бедняга Логроньо не выдержал напора американских спецслужб, допрашивавших его, и попытался покончить с собой. Но в этой стране, сеньорита, никто сам не кончает жизнь самоубийством – тут инсценируют самоубийство. А врачи, сеньорита, врачи! Ривера, который перевозил Галиндеса из Нью-Йорка; Рамон Рейес Фернандес, лейтенант военно-медицинской службы в Монтекристи, который принял у доктора Риверы эстафету и сопровождал Галиндеса до Санто-Доминго, стараясь, чтобы тот не умер по дороге: Трухильо хотел видеть его живым и бодрым. Рамон Сото Эчеварриа, этот знает все, что можно знать об убийстве Мёрфи, и ФБР охотилось на него, но Балагер его спрятал. У Сото Эчеварриа была хорошая команда – от такой надо бежать без оглядки. Да, запишите, запишите, – фауна, там ведь был настоящий зверинец: полицейский Баррьентос, полковник Сантос Брито, потом полусумасшедший Агилар, в прошлом боксер, получивший чин лейтенанта вскоре после убийств Галиндеса, Мёрфи и де ла Маса. Этот далеко пошел: стал самым жестоким подручным Белисарио Пегеро, шефа полиции. Если хотите, мы можем остановиться и на американской части этой истории, на лобби Трухильо в Америке. Начнем со Стенли Росса, главного редактора «Диарио де Нуэва-Йорк»: он считался другом Галиндеса, но в действительности прикрывал похищение, и именно он больше других способствовал тому, чтобы следы баска затерялись. Чарлз Элтон Маклин, в прошлом полковник Военно-воздушных сил, прикрывал отсутствие Мёрфи, пока тот перевозил Галиндеса в Доминиканскую Республику. Есть много других, но это важные птицы, мне до них не дотянуться. Однако есть те, кому это по силам. В Доминиканской Республике интересных лиц почти не осталось – кого вовремя убрали, а кто так состарился, что вот-вот умрет без посторонней помощи. Конечно, надо учитывать и тех, кто был в курсе происходившего и молчал: Балагер, Тронкосо, Мануэль де Мойа, Крус Аяла, американские дипломаты той поры, щедро подкупленные Трухильо, и испанские дипломаты. Эти вообще слышать ни о чем не хотели, пока тесть де ла Маса не попросил у них защиты, и тогда им пришлось от него избавляться. Но американские участники – это были птицы большого полета; там нити тянутся на самый верх. Как мог Трухильо решиться на подобную операцию, если бы ему не гарантировали защиту на самом верху? Потом уж выплыли наружу имена Эрнста, адвоката, который подготовил доклад, обеляющий Трухильо, и Элеанора, а также Рузвельт-младший, который не унаследовал от своих родителей их ненависти к диктаторским режимам. Но, если вы действительно собираетесь написать серьезную научную работу, не останавливайтесь только на этих именах. Если вы настоящий ученый, вам нечего делать в Доминиканской Республике: Трухильо мертв, и Эспайлат тоже, а уж Артуро знал об этой истории побольше самого диктатора. Главный указывал, кому следует дать хорошего пинка, а Артуро придумывал, как это сделать. Есть третий человек, который все знает: Балагер, но он – живой труп. К тому же, говорят, он ослеп. Впрочем, он всегда был слепым, если не хотел чего-то замечать. И он уничтожил все улики, касавшиеся доминиканской части этой истории. Вам страшно?
Нет, но сказанное произвело на тебя огромное впечатление. Тебя поражает, что факты истории могут быть изложены в нескольких словах, как содержание романа на обложке. Все названные имена есть в твоей картотеке, ты собирала их несколько лет. Но только сейчас, когда их перечислил полковник, они для тебя ожили, стали реальными людьми – жертвами или палачами, а сам полковник – просто свидетелем, который не желает признаваться, на чьей стороне он был в то время. Наверное, на стороне своих друзей, тех, кого он называет просто по имени, – Октавио, Артуро. Это сейчас он ни на чьей стороне, даже не на твоей.
– Вы мне оказали неоценимую помощь, полковник.
– Вы полагаете? Ну а теперь, когда вы все знаете, я хочу дать вам хороший совет: не копайтесь здесь, вы ничего не найдете. Когда Трухильо убили, а его семью разнесло по разным углам, здесь установился режим контролируемой демократии, и началась двойная игра, вполне в духе американцев. Пока одна часть спецслужб пыталась выяснить, что же на самом деле произошло с Галиндесом, другая уничтожала все оставшиеся улики. После Второй мировой войны Государственный департамент преследовал нацистов, сумевших проникнуть в его структуры и закрепиться там; но они же сами и позволяли им делать это, потому что для борьбы с коммунизмом им были необходимы методы и опыт нацистов. Так уж вы, американцы, устроены: всегда две стороны медали, и вы балансируете на ребре. Ну, а нам достаются кровь, отбросы, всякое дерьмо: мы ведь клоака, мы поставляем вам палачей и жертв, а вы пытаетесь устроить над нами Нюрнбергский процесс из-за Галиндеса
– Я приблизительно представляю, куда приведет меня луч этого фонарика. Но я приехала сюда не для того, чтобы искать тех, кто был причастен к убийству Галиндеса, а для того, чтобы проникнуться атмосферой, которая окружала Галиндеса в его последние дни.
– Значит, вас интересует атмосфера.
– Если бы я могла, я бы восстановила даже воздух, которым он дышал.
– И по-вашему, это научный подход? Сходите тогда к ясновидящей, пусть даст вам номер телефона Галиндеса.
Он откровенно разочарован, но его все-таки интересует твое мнение. И ты говоришь, что на тебя произвели огромное впечатление его способность обобщать факты и то, как живо он все это рассказал: ты словно видела его глазами основных персонажей этой трагедии.
– Мне с ранней юности, сеньорита, с юности пришлось привыкать командовать и брать на себя ответственность за отданные приказы и поставляемую информацию. И я старался быть на высоте, даже если это оказывалось выше моих возможностей. Я не отношусь к тем, кого называют «столпами режима», но я был рядом с ними: выполнял их распоряжения и запоминал эти распоряжения, а также все, что происходило вокруг. Рамфис превосходно ко мне относился, и если потом я не пошел так далеко, как мог бы, то лишь из-за того, что Рамфис слишком мне доверял; именно он, а не его отец. А быть другом Рамфиса значило быть другом Октавио, Октавио де ла Маса, его неизменного товарища во всех веселых похождениях и закадычного дружка. Рамфис так и не простил отцу даже подозрения, что тот мог быть причастен к смерти Октавио.
– Можно побывать в тюрьме на девятом километре?
Вопрос вырывается у тебя неожиданно: ты перебиваешь полковника, и он обреченно вздыхает, бросив на тебя возмущенный взгляд.
– Я вижу, вы упорная девушка: вам очень хочется посмотреть, что доминиканцы прячут под своими коврами.
И напрасно ты повторяешь, что тебе интересно все, что имеет отношение к Галиндесу, буквально все. Полковник утратил к тебе интерес, хотя продолжает выражать сожаление, что вы оба не располагаете достаточным временем, чтобы поехать в Ла-Вега, где у него огромные плантации и табачная фабрика, хотя все склады – в Пуэрто-Плата. Ты вовсе не говорила ему, что очень занята, и ты не знаешь, насколько занят он; он дает тебе понять – пора сделать вид, что торопишься, и уйти.
– Но, надеюсь, вы не уедете от нас так и не загорев. Походите на пляж, позагорайте; веснушчатым женщинам загар необыкновенно к лицу.
Он стучит кулаком по интеркому, но, не доверяя аппарату, громко орет: «Ривера! Ривера, куда ты, к чертям собачьим, запропастился, Рикардо?» Рикардо тут же возникает на пороге, склоняя голову, как бы говоря: «К вашим услугам», и тучный полковник поднимается из-за стола, рукой со сверкающими бриллиантами берет твою руку, обдавая тебя своим дыханием. В машине Рикардо и его племянник садятся впереди и предлагают тебе банку ледяного пива, вытащенную из встроенного маленького холодильника. «Шеф был язвительным, сеньорита, но не придавайте этому значения, он сегодня в одном настроении, завтра в другом, не угадаешь». В холле гостиницы уже сидит озабоченный Хосе Исраэль, который облегченно вздыхает, увидев тебя. «Я давно вас жду, Мюриэл», – говорит он. Ты рассказываешь ему, как появился Ривера и как вы поехали к Аресесу: никто тебя не предупредил, чтобы ты не рассказывала этого никому, после того как встречи состоялись. Куэльо в полной растерянности.
– Конечно, я не могу знать всех полковников или бывших полковников, но это имя я слышу впервые. И второе тоже. Вот так: считаешь, что знаешь тут всех, а оказывается, нет.
Исраэль разыскал вдову и сына Мартинеса Убаго, который стал после Галиндеса представителем Националистической партии басков, но они смогут принять тебя только вечером. Исраэль предлагает передохнуть и поехать на пляж, искупаться и поесть тушеного черепашьего мяса. Это поможет тебе восстановить силы и быть готовой к встрече с Марией Угарте, вдовой Убаго, и ее сыном. По дороге вы заезжаете в издательство, чтобы захватить Лурдес. Пока вы ее дожидаетесь, Хосе перебирает в памяти то, что ты рассказала о встрече с полковником, – и чем дальше, тем больше она ему не нравится. «Этот полковник строил из себя чуть ли не главное действующее лицо, участника исторического процесса. Вполне вероятно, что он и видел все то, о чем рассказывал, но диктаторы и после смерти продолжают жить в душах своих подданных». Увидев, что вы с Лурдес готовы к поездке на пляж, Хосе Исраэль решает отправить вас вдвоем.
– Вам не будет скучно вдвоем, а мне совсем не хочется купаться. Поэтому вы развлекайтесь, а я уж буду бороться за культуру и наживать капитал.
Лурдес недовольна таким поворотом событий, но воспринимает все с покорностью жителей тропиков. «Тебе надо больше двигаться, Хосе Исраэль», – только и говорит она, но тот уже уселся за компьютер со своим обычным ироническим видом, и Лурдес, вздохнув, смиряется. Ты впервые оказываешься за пределами столицы, и по дороге Лурдес, как заправский гид, рассказывает тебе о Санто-Доминго, его окрестностях, туризме на северо-востоке страны, куда американцы вкладывают много денег, о табачных плантациях и доставляющей столько неприятностей границе с Гаити, а потом – о параноидальной клаустрофобии жителей острова, заставляющей их часто отправляться в путешествия. Но они не могут без своего острова и, уехав, через две недели начинают тосковать, хотя недавняя история страны полна жестокости: режим Трухильо, сменивший его Балагер, крушение революционных надежд Боша и Кааманьо, вторжение в страну американских военно-морских сил, и снова Балагер, все тот же Балагер, пожизненный полудемократ, пожизненный преемник диктаторской власти. У Лурдес профиль – как у статуи доминиканской богини, если бы у них были такие статуи. Она типичная доминиканка; волосы подстрижены очень коротко, а на лбу оставлена челка. Ты говоришь, что тебе нравится ее стрижка, и женщина от неожиданности громко смеется: ведь обычно ты спрашиваешь ее только о политике или истории, и вдруг она обнаруживает, что ты – такая же женщина, как и она, потому что ты смотришь на нее глазами женщины. А потом вы купаетесь в зеленой морской воде, теплой и спокойной, и наслаждаетесь возможностью поплавать на глубине, идущей оттуда, снизу, прохладой. Ты плывешь кролем; это спокойный, размеренный стиль, и под него так хорошо думается: руки медленно двигаются в такт мыслям, а движения ног чуть ускоряют их. Так ты оказалась в водах, которые скрывают стольких покойников: Галиндес – просто один из многих. Это произошло южнее, в нескольких милях отсюда, и останки его превратились в органическую материю, навсегда ставшую частью этого моря, его кораллов. Когда ты плывешь, медленно раздвигая воду перед собой, она расступается с едва слышным звуком, который кажется тебе тихим шепотом, идущим из глубины моря. Ты пытаешься встать на ноги, но едва-едва достаешь дно; Лурдес проплывает мимо – на спине, закрыв глаза, и на ее поднятом к небу лице застыло счастливое выражение, которое ничего общего не имеет с твоими судорожными попытками как можно скорее оказаться на берегу. Ты плывешь к пляжу и, достав ногами дно, сразу бежишь к берегу – так отвратительно тебе снова опускать голову в воды, которые кажутся кровавыми, из глубин которых тебе слышатся приглушенные отзвуки голосов. Любезность Лурдес, тушеная черепаха, пиво, ром, кофе оттеснили эти мысли, и ты даже вспомнила Рикардо: как бы он отнесся к тушеной черепахе? «Что вам известно о тушеной черепахе, дон Рикардо?» – «Вполне достаточно, чтобы предпочесть телятину». Он наверняка ответил бы именно так, и ты смеешься.