Галобионты
Шрифт:
Хозяин, как и всегда, оказался прав, когда говорил, что женщины – существа, не поддающиеся никакому логическому анализу. Однако, как это ни было странно, его это не раздражало.
Неужели он успел привязаться к этой пустой, нагловатой, испытывающей перманентный сексуальный голод бабенке? И снова, уже в который раз, его охватила буря противоречивых чувств. Это становилось невыносимым. Трудно было осознать, что все, представлявшееся прежде таким простым и ясным, на деле оказалось запутанным, сложным и почти не поддающимся контролю.
Хватит с него этих романтических терзаний. Он просто смешон, если позволяет обстоятельствам выводить себя из равновесия.
И каким обстоятельствам? Он посмотрел на Елену, застывшую у самой воды. Женщину обдавало холодными брызгами, но она будто не ощущала этого.
Занимался серый рассвет. Елена ежилась от пронизывающей сырости, но упорно не желала возвращаться в машину. Ему вдруг стало жаль ее, как бывает жалко побитую собаку, жмущуюся от страха и холода.
Он представил себе, как посмеется Хозяин, когда услышит трогательную историю прощания у моря. Он уже слышал этот саркастический смех и обидные, бьющие наотмашь слова. Кровь ударила в голову. Этого нельзя допустить! Он должен доказать Хозяину, что чего-то стоит!
Стремительно поднявшись, он выскочил из машины, громко хлопнув дверью. Елена, услышав звук, обернулась. В ее глазах стояло обреченное ожидание.
ГЛАВА 4
Дзержинец совершил ошибку, которые романисты обычно называют роковой. Самое смешное, что он сам превосходно осознавал, к каким последствиям может привести, и, скорее всего, неминуемо приведет этот шаг. Но, не взирая ни на что, Дзержинец сделал это. Причина была простой: он попросту не мог поступить иначе.
Он прекрасно знал, что его поступок не останется незамеченным кое-кем, но в то же время не сделать этого он не мог.
В аэропорту, когда Президент и сопровождающие его лица садились в самолет, Дзержинец отстал от делегации. Ни одна душа не знала, был ли Президент в курсе неожиданной отлучки полковника Безопасности. Да и вряд ли много людей заметило, что Дзержинца нет в самолете.
Самолет Президента взмыл в безоблачное голубое небо, а полковник ГосБеза уселся в поджидавшую его „Волгу“ и направился в сторону морского побережья. Он держал курс на дельфинарий. Директор, бывший, по всей видимости в курсе повторного визита Дзержинца, ждал полковника.
– Как все прошло? – с волнением спросил он.
– Очень хорошо, – ответил Дзержинец, – у вас, действительно, отлично налажена работа.
Директор выглядел польщенным.
– Ну, при таком стимуле… – неопределенно ответил он.
Дзержинец не стал интересоваться, что имеет в виду директор дельфинария.
– Мне не понравилось, что вы так настойчиво приглашали Президента совершить прогулку на катере, – вдруг обронил Дзержинец по дороге вдоль канала.
– Но это было предусмотрено программой визита, – оправдывался встревоженный директор.
– Программой много чего бывает предусмотрено, но из этого не следует, что все должно быть выполнено.
Директор дельфинария молчал.
– Если бы Президенту взбрело в голову проехаться на катере, то он мог обратить внимание на вышки. Стал бы задавать лишние вопросы.
– Но такой центр, как наш, непременно должен хорошо охраняться, в этом нет ничего подозрительного.
– Так-то так, но всегда могут найтись особенно дотошные люди, которым такое объяснение не покажется правдоподобным, даже если оно соответствует реальности, – возразил Дзержинец.
Вообще-то, у него не было особых причин быть недовольным своим ставленником в дельфинарии. Этого человека Дзержинец пристроил в Центр изучения китообразных еще в конце восьмидесятых, после того, как секретная лаборатория заработала полным ходом. Ему необходим был свой человек в дельфинарии. Василий Адамович Ровенский, чистокровный еврей, жаждавший переехать в Израиль, благодаря Дзержинцу сумел избежать многолетнего тюремного заключения. И теперь был в неоплатном долгу перед своим спасителем и благодетелем. От воли полковника Безопасности зависел не только он сам, но и его многочисленное семейство. Он полностью находился в руках Дзержинца и оба они прекрасно об этом знали. Ровенский по сию пору вполне удовлетворительно справлялся со своими обязанностями, будучи не только хорошим исполнителем, но и отличным организатором. Редко эти взаимоисключающие качества сочетаются в одном человеке. Дзержинцу никогда нельзя было отказать в умении находить подходящих людей. Директор дельфинария не был исключением.
– Как Берианидзе? – спросил полковник.
– А, – отмахнулся Ровенский, – восторженный чудак. Пользы от него не много, но зато он помогает поддержать авторитет нашего заведения. Как-никак, ученый с мировым именем.
Дзержинец кивнул.
– Катер готов? – спросил он, когда они подошли к берегу.
– Конечно, все в порядке, – ответил Ровенский, – через минуту он будет здесь.
– Вот еще что, – сказал Дзержинец, – усильте, пожалуйста, охрану. Я предполагаю, что кое-кто может проявить слишком назойливое внимание к этому объекту.
Ровенский понимающе опустил голову.
– В связи с этими идиотскими слухами о дельфинах в районе гибели лодки? – полуутвердительно-полувопросительно произнес он.
– А вы считаете, что они не имеют под собой никакого серьезного основания? – в свою очередь спросил Дзержинец.
Директор растерялся, не зная, что ответить на этот странный вопрос. Он-то до последнего момента пребывал в уверенности, что эта идея – очередной плод больного воображения представителей средств массовой информации. Во всяком случае, Ровенский точно знал, что дельфины из подведомственного ему учреждения никоим образом не причастны к катастрофе. Если только…
Дзержинец, похоже понял, о чем думает Ровенский. Он не стал ни опровергать, ни, тем более, подтверждать этих подозрений, сказав только, что охрану необходимо усилить.
– Хорошо-хорошо, – отвечал Ровенский, – все будет исполнено в лучшем виде.
– Только, пожалуйста, сделайте это так, чтобы никто из работающих здесь не заметил изменения распорядка. Все должно быть выполнено очень и очень аккуратно. Вы не должны допустить, чтобы те, кто, возможно, наблюдает за дельфинарием, обнаружили какие-то нововведения. Вам ясно?