Галобионты
Шрифт:
– Вам нужно полечить ваши нервы, Антон Николаевич, – произнес капитан, – вы слишком многое пережили и нуждаетесь в реабилитации.
– Черт вас возьми, капитан, вы, как я посмотрю, очень в себе уверены. Это мне нравится. Я согласен на ваше предложение. Оно и впрямь не намного отличается от моих собственных замыслов.
– Прекрасно, Антон Николаевич, я знал, что мы сможем договориться.
– Есть одна небольшая загвоздка.
– В чем дело?
– Мне нужен ассистент, один я не справлюсь.
– Мы уже думали об этом. Найти подходящего человека будет несложно. Кстати, выбор пола ассистента предоставляем вам.
– Вы очень любезны, – Степанова передернуло, – но я просил помощника, – он сделал
– Хорошо, Антон Николаевич, здесь вы вольны выбирать.
– Позвольте поймать вас на слове, – оживился Степанов, – я уже сделал свой выбор.
– Я догадываюсь, о ком вы говорите, – ответил капитан с прежней невозмутимостью.
– Не сомневаюсь в вашей осведомленности, – Антон Николаевич усмехнулся, – на мой взгляд, лучше Тихомирова никого на эту роль не найти. К тому же я уверен, что у нас с ним наличествует психологическая совместимость. А это очень важно для тех условий работы, которые вы мне предлагаете.
– Ничего против предложенной вами кандидатуры лично я не имею, – произнес капитан, задумчиво глядя куда-то сквозь собеседника, – и все же нам придется как следует прощупать этого вашего Тихомирова. На это понадобится определенное время. Да и вам нужно будет обстоятельно обо всем поразмыслить, Антон Николаевич.
– Вы говорите так, словно у меня есть какой-нибудь выбор, – возмутился Степанов, – вы же лучше меня знаете, что я не могу ничего не решать – все решено за меня.
– А вот это вы зря, Антон Николаевич, – возразил капитан с легкой улыбкой, – у вас есть выбор. Вы умный человек, Антон Николаевич, и, хорошенько подумав, поймете, о чем я говорю.
– Гнить в тюрьме по обвинению в предательстве родине? – Степанов злобно усмехнулся. – Это вы называете выбором? Так вот, капитан, я не согласен с этой формулировкой. Я не считаю, что, связавшись с вербовщиком, предал свою горячо любимую родину. Она предала меня гораздо раньше. Почему ученый моего уровня, вместо того чтобы располагать полной свободой действий для исследований грандиозного масштаба, должен постоянно оправдываться перед собранием безмозглых идиотов, именующих себя членами ученого совета!..
Степанов говорил бы еще долго, так как была затронута самая чувствительная струнка в его душе, но капитан не дал ему такой возможности.
– Я все понимаю, Антон Николаевич, – сказал он, – мне многое известно. Действительно, во многом вы достойны глубокого сочувствия. Но, прошу вас посмотреть на все с иной точки зрения, отрешившись от эмоций. Вы жаждали признания, – Степанов хотел было что-то возразить, но капитан властным взмахом руки приказал ему молчать, – и это вполне объяснимо. В вашем желании не было ничего предосудительного. Поняв, что признания вы не добьетесь или же добьетесь слишком дорогой для вас ценой потери уважения к самому себе, вы решили действовать, так сказать, наперекор не оценившим вас коллегам. Но принимаете ли вы во внимание, что, работая на секретном объекте, вы навсегда останетесь в полной безвестности. Разумеется, вы можете надеяться на то, что ваше имя всплывет после вашей смерти, и это может служить вам некоторым утешением. Но при жизни я не советовал бы рассчитывать на славу.
– Мне не нужна слава, – ответил Степанов глухим голосом, – единственное, чего я хочу, – это работать и воплотить в жизнь свои замыслы. Я не хуже вас понимаю, что результаты моих работ не будут использоваться во благо человечеству, – Антон Николаевич горько усмехнулся, – скорее, наоборот. Я готов к этому.
В салоне воцарилось короткое молчание. Степанов погрузился в свои мрачные мысли, почти забыв о собеседнике.
– Хорошо, Антон Николаевич, – произнес наконец капитан, – наши переговоры можно считать состоявшимися и плодотворными. О нашей следующей встрече я сообщу вам, как только все окончательно прояснится.
Ответив коротким кивком, Степанов молча вышел из машины и отправился восвояси. Он с полной ясностью осознавал, что судьба его решена окончательно и бесповоротно. Но это не доставило ему ни волнения, ни облегчения. Антон Николаевич был спокоен и тверд.
Он не знал, как происходила обработка Тихомирова, да его это и не особенно интересовало. Степанов не сомневался, что Михаил Анатольевич согласится с ним работать. Спустя неделю после встречи с капитаном, Тихомиров подошел к Антону Николаевичу и произнес, преданно глядя в глаза своему покровителю:
– Антон Николаевич, я горжусь оказанным недоверием и сделаю все возможное, чтобы оправдать его.
В душе Степанова шевельнулось нечто, похожее на признательность.
– Я тронут, Михаил Анатольевич, – сказал он и протянул руку своему будущему бессменному помощнику.
Спустя еще несколько недель началась активная подготовка к переселению на засекреченную базу. Как выяснилось, капитан проделал гигантскую предварительную работу, которая наверняка была начата задолго до того, как он приступил к переговорам со Степановым. Это означало, что люди из Безопасности, представляемые капитаном, ни секунды не сомневались в его согласии работать на них.
Впрочем, Антон Николаевич не особенно переживал по этому поводу. Перспектива целиком погрузиться в исследования и вытекающая из нее надежда на исполнение единственной мечты породила в нем бурной энергии.
Через два месяца Степанов вместе со своим ассистентом обосновался на секретной подводной базе. Между ними никогда не возникало абсолютно никаких разногласий. Антон Николаевич быстро привык к своему помощнику, избавлявшему Степанова от множества многих мелких неудобств, как то: приготовление еды, обеспечение одеждой, напоминание вовремя принять ванну и тому подобные услуги, делавшие его существование на базе вполне комфортным и дающие возможность полностью погрузиться в исследования. Тихомиров был прирожденным камердинером. Его беспредельная преданность шефу с лихвой компенсировала кое-какие недостатки. Пожалуй, Степанову не хватало в помощнике лишь одного: возможности общаться на равных. Тихомиров, будучи великолепным исполнителем, совершенно не владел искусством импровизации. Его инициативность не простиралась дальше бытовых пределов. Как личность Антон Николаевич ни в коей мере не интересовал Степанова, он был попросту скучен. Но этот недостаток на первых порах не имел ни малейшего значения для Антона Николаевича, ему не нужны были собеседники. Изредка возникавшая потребность в общении с умным, интеллектуально развитым человеком удовлетворялась посещениями капитана из Безопасности, курировавшего их работу с самого начала. Этот человек со стальным взглядом вызывал в Степанове невольный трепет. Это была целая гамма всевозможных чувств: от уважения до презрения. Степанов не мог не оценить незаурядных качеств, которыми был бесспорно наделен его куратор. Но в то же время, Антон Николаевич презирал капитана, за то, что тот тратит свой острый глубокий ум, энциклопедические знания и неиссякаемую энергию на такие мелкие дела, как продвижение по служебной лестнице и достижение власти.
…Первая серия получилась просто-напросто чудовищной. Мало того, что существа с прозрачной пленкой на черепной коробке, выходившие из гебуртационной камеры, поражали своим уродством, они к тому оказались нежизнеспособными. Как-то он в сердцах назвал их назвал полурусалками из-за сросшихся в виде хвоста ног. Это прозвище прижилось, вытеснив первоначальное официальное название первой серии. Интеллект полурусалок был крайне низким, практически на уровне животного. Они не были способны выполнять самые простые приказы, почти не воспринимали человеческую речь, лишая своего создателя всякой надежды на то, что из них может выйти хоть какой-нибудь толк.