Галобионты
Шрифт:
– Перестаньте, – отмахнулся Степанов, – вы не проймете меня своими пламенными речами.
– Хорошо, – с готовностью заговорил Давыдов, – обсудим другую сторону нашего вопроса. Вам нужны деньги?
– А кому они не нужны?
– Действительно, несколько неуместный вопрос в наше меркантильное время, – согласился Давыдов, – мы готовы предоставить их вам в том количестве, которое вы сочтете нужным.
– Откуда вы знаете, какие у меня запросы?
– Видите ли, – лукаво ответил Давыдов, – к радости ли вашей, или к сожалению, мы знаем о вас практически все. Прежде всего хочу сказать о том, что мы знаем о вашей прелестной молодой супруге, которой, по всей видимости, как и всякой юной особе, совершенно необходимо создать приемлемые для нее условия существования.
– Условия существования моей жены вас не касаются, – сухо отрезал Степанов, которого покоробили эти слова собеседника. – Моя жена живет в условиях, вполне подходящих для нее.
– Это вы так думаете, Антон Николаевич! – ответил Давыдов с широкой ухмылкой. – Но, помяните мое слово, пройдет энное количество времени, и вы поймете, что прав был я, а не вы.
– Я не хочу об этом говорить, – решительно произнес Степанов, изменившись в лице.
Поняв, что слова о жене задевают наиболее чувствительные струнки в душе ученого, вербовщик быстренько переключился на другие аспекты.
Они проговорили очень долго, не замечая, что сгущаются сумерки, усиливается ветер и начинает подмораживать. Антон Николаевич с интересом выслушивал из уст Давыдов истины, к которым пришел сам и уже довольно давно. Иногда он порывался послать вербовщика к чертовой матери, а временами, наоборот, испытывал желание согласиться с его предложениями, которые и впрямь выглядели весьма заманчивыми. Однако в конечном итоге благоразумие одержало верх над жаждой денег и славы. Давыдов, похоже, был готов к такому обороту событий и никак не выказал своего удивления или разочарования.
– Помните о моем предложении, Антон Николаевич? – спросил он перед расставанием. – Вот мои координаты, – Давыдов протянул Степанову визитку, – позвоните, когда сочтете нужным. Я не ограничиваю вас во времени, но, заметьте, говорю не „если сочтете нужным“, а „когда сочтете нужным“. Таким образом, Антон Николаевич, я не сомневаюсь, что рано или поздно сей ответственный момент настанет. Мы люди терпеливые. Будем ждать. Обещаю вам, Антон Николаевич, что не появлюсь больше в поле вашего зрения до тех пор, пока вы сами этого не захотите.
Эти слова одновременно и успокоили, и смутили Степанова. Некоторое время после этого разговора, Антон Николаевич все ждал ночного ареста или иных репрессий. Но время шло, а ничего не происходило. Мало-помалу Степанов перестал нервничать по этому поводу и почти позабыл о встрече с вербовщиком. Однако то же самое благоразумие, которое не позволило ему согласиться на сотрудничество с вербовщиком, подсказало Антону Николаевичу сохранить визитку Давыдова.
Впервые он четко вспомнил встречу с „журналистом“ почти сразу после смерти Мечникова, когда на него обрушились первые проблемы. Но тогда это были лишь смутные мысли и ничего более. Антон Николаевич все еще не принимал всерьез возможности сотрудничества с иностранными резидентами. Уход Любаши все изменил. Едва вспомнив о Давыдове, Степанов возжаждал вновь увидеть вербовщика, страшась, как бы за столько времени тот не позабыл о его существовании. Но Давыдов помнил. Подняв трубку и услышав голос Антона Николаевича, вербовщик отреагировал без тени удивления и с таким радушием, точно расстался со Степановым всего неделю назад и был бы рад встретиться с ним снова.
… Он продал вербовщику один пустячок, совершеннейшую ерунду, которая не занимала и сотой доли их с Мечниковым исследований. Но эта информация относилась к разряду сверхсекретных и касалась разработок в области клонирования. Степанов получил за нее бешеные, по его представлениям, деньги – что-то около пятидесяти тысяч долларов. Степанов шел на этот страшный риск вполне сознательно, решившись испытать свою судьбу. Сделка совершилась благополучно, что заставило Степанова поверить в счастливые перемены в его жизни и в то, что он сделал верный шаг.
К тому времени в голове у Антона Николаевича отчетливо сложился план дальнейших действий: став обладателем громадной суммы, Степанов, вопреки ожиданиям и предложениям вербовщика, не собирался покидать пределов Россию. Он планировал обосноваться где-нибудь в малозаселенном месте на побережье одного из северных морей и заняться подпольными исследованиями. Понимая, что одному справиться будет более чем проблематично, Антон Николаевич намеревался найти подходящего ассистента и создать лабораторию. Только спустя довольно долгое время Степанов понял, сколь наивны были его планы и какого он свалял дурака.
Спрятав деньги, Степанов занялся поисками помощника. Задача была не из легких. Ему пришлось перебрать очень многих людей, прежде чем он остановил выбор на одном из своих студентов, скромном незаметном молодом человеке Михаиле Тихомирове, приехавшем из глубинки. Помимо вполне подходящих умственных и деловых качеств, кандидат в ассистенты обладал бесспорным преимуществом перед всеми другими – Тихомиров был круглым сиротой. А стало быть, его ничто не будет крепко связывать с внешним миром. Степанов стал всячески привечать робкого студента и вскоре убедился в правильности сделанного им выбора. Более подходящую кандидатуру трудно было бы отыскать. Тихомиров оказался именно тем человеком, которого Антон Николаевич хотел видеть своим ассистентом. Преданность молодого протеже, полностью подпавшего под влияние пригревшего его преподавателя, могла соперничать с преданностью верного пса. Это Степанов счел еще одним счастливым знаком, знаменующим, что фортуна благоприятствует его намерениям.
Последним знаком явилось то, что Антон Николаевич на сороковом году жизни, в 1983 году был удостоен профессорского звания. Примерно тогда же в ученых кругах поползли слухи о том, что Степанова собираются представить к получению Нобелевской премии. Антон Николаевич не особенно обольщался на сей счет, но тем не менее эти разговоры давали определенную надежду на изменения к лучшему. Нобелевский лауреат мог рассчитывать на некоторые послабления.
Все эти удачи были не способны радовать Степанова, так как после ухода Любаши его уже ничто не могло развеять его угрюмости. И все же, они приносили ему заметное облегчение и позволяли верить, что когда-нибудь наступит час отмщения. Ученый тешил себя мыслью, что жена, увидев, какие он делает успехи, раскается в своем легкомысленном поступке и немедленно вернется к нему. Нечего и говорить, что для Антона Николаевича ни в коей мере не стоял вопрос о том, примет он Любашу, либо нет. Она была необходима ему, как воздух, независимо от того, какие причины толкнули бы ее на возращение к Степанову. Антон Николаевич растравлял свои кровавые душевные раны, представляя, как поглумится он над потерпевшей фиаско Любашей, которая по-другому теперь будет смотреть на него. Степанов не раздумывал над тем, простит ли он когда-нибудь жене ее предательство или до конца дней своих будет напоминать Любаше о ее преступлении.
Возможно, поведи себя Степанов правильным образом, он смог бы добиться успеха. Однако в тот период своей жизни Антон Николаевич был менее чем когда-либо готов к заискиванию перед „нужными“ влиятельными персонами. Кроме того, уход Любаши полностью изменил его отношение к жизни. Слава перестала прельщать Степанова. Презрение к роду человеческому вообще и к отдельным его представителям в частности, присущее Антону Николаевичу еще в бытность его студентом, возросло во сто крат. Теперь к нему примешивалась еще и ненависть. Степанов ненавидел Любашу, презирал себя самого. Но самую лютую злобу Антон Николаевич испытывал к погибшему Сашке, считая его главным виновником своих несчастий. Антон Николаевич точно знал, что если бы Александров был жив, он не остановился бы не перед чем, чтобы отомстить ему. Здесь сказывалась подспудная зависть, которую Антон Николаевич издавна питал к более удачливому, жизнелюбивому счастливцу Сашке. В присутствии друга это неприятное чувство притуплялось под воздействием бьющего через край обаяния Александрова. Но оно никогда не исчезало полностью. Степанов был слишком умен, чтобы обманывать себя, не признавая этого. Когда пришло известие о гибели Александрова, Антон Николаевич искренне расстроился – Сашка был дорог ему, но где-то в тайниках его души шевельнулось нечто, похожее на облегчение. Сашка, пожалуй, был единственным человеком, которого Степанов не мог презирать. Друг ушел навсегда и теперь Антону Николаевичу не грозило терзаться сомнениями в „шекспировско-толстовском духе“ – так называл Степанов все размышления нравственно-философского толка. Последним кирпичиком в глухой стене недоверия к роду человечеству стало предательство жены. Степанову ни разу не пришло в голову, что он, возможно, был в чем-то не прав и сам подтолкнул Любашу к совершению этого поступка. Он был уверен, что виновата только она одна.