Галопом к столбу

Прилепский Александр Федорович

Окружающие стали называть его уже не Мишкой, а

уважительно - Михал Абрамычем.

Работал он - принимал ставки и

расплачивался с выигравшими - в бильярдной

гостиницы «Мир» и трактире «Молдавия». Нужные

сведения собирал в «Перепутье». А свободное

время предпочитал проводить в трактире Осипова,

что возле Тверской заставы. По вечерам этот вертеп

был переполнен всевозможным жульём и

продажными женщинами. Но до обеда здесь

было

тихо и спокойно. К тому же подвали чай десятков

различных сортов.

О национальности Кацмана догадаться было

сложно. Никаких пейсов и долгополых лапсердаков.

Все ухватки и повадки точь в точь московские. Даже

любовь почаёвничать. А то, что жгучий брюнет, так

их и среди орловских немало. Выдавала его только

неискоренимая привычка отвечать вопросом на

вопрос.

170

Мишка сидел за своим постоянным столом и

читал газеты, которые выписывал хозяин трактира

для гостей - «Московский листок» и «Ведомости

московской городской полиции». Увидев Малинина,

заулыбался - он знал, что Сергей близок к беговой

администрации и, следовательно, может быть

полезен.

– Сергей Сергеевич! Радость-то какая!

Составьте компанию - попейте со мной чайку.

– Не откажусь.

– Эй, человек! Пару чая нам. Моего любимого.

Расторопный повой принёс два круглых

фаянсовых чайника - большой с крутым кипятком и

маленький с очень крепкой заваркой, колотый сахар

и конфеты «Монпансье», чашки и блюдца.

Чашки, тогда как остальным посетителям

подавали простые стаканы, и чистая скатерть на

столе лучше всего говорили - Мишка здесь

пользуется особым уважением.

– Чай должен быть крепким и горячим, как

поцелуй женщины, - щедро разливая заварку по

чашкам, сказал Кацман.

– И сладким, - закончил за него

распространенное московское присловье Малинин,

любящий пить «внакладку».

– Сергей Сергеевич, замолвите за меня

словечко Пейчу - пусть разрешит билетёрам меня на

бега пускать. Обожаю я бега, а приходится, словно

босяку какому-то, из-за забора их смотреть. Слово

171

честного человека, недозволенной игрой на

ипподроме заниматься не буду.

– Восхитительный чай. Давненько такого не

пил.

– Ещё бы! Это вам не какой-нибудь

«Ординарный полуторный в бумаге» или

«Санинский средний». Настоящий «Лянсин букета

китайских роз». Осипов его по двадцать пять рублей

за фунт у Росторгуева берёт… Так как насчёт моей

просьбы?

– Да, хорош чай… Даже

«Ин-жень серебряные

иглы» с ним не сравнится… А попросить можно,

Пейч мне не откажет. Только…

– Я вас отблагодарю.

– Да, не о деньгах я, Михаил Абрамович. Но

не ходят ведь на бега покойники.

– Какие покойники?

– Любые - и своей смертью помершие, и

убиенные.

– Почему убиенные?

– По разным причинам, Михаил Абрамович,

людишек убивают. Кого из-за денег, кого из-за того,

что знает много лишнего. А тебе, Миша, сия участь

грозит из-за языка длинного.

– С чего он у меня длинный?

– А вот это мне неведомо. Не могу понять,

зачем тебе нужно было про Портоненко слухи

распускать?

– Про какого Портаненко?

172

– Про харьковского барышника Феодосия

Портаненко. Ты, ведь, всем встречным-поперечным

уши прожужжал, что кража малютинского Удалого

его рук дело.

– А что такое? Бедному еврею уже нельзя

вслух свою догадку высказать?

– Можно. Только сперва не мешало бы

подумать кого твоя догадка задевает.

– А что этот цыган стал такой важной цацей?

Слова о нём не моги сказать, как о государе-

императоре, или Лазаре Соломоновиче Полякове?

– Важная он цаца или так себе, судить не

берусь. Но вот то, что он вчера своему доверенному

в Москве срочную телеграмму прислал, знаю точно.

– И, что такого в ней особенного?

– Да всего несколько слов: выяснить, у кого

язык длинный и укоротить.

– Как это укоротить? - спросил слегка

побледневший Кацман.

– Скорее всего так, - Малинин провёл ладонью

по горлу. - Эти харьковские цыгане, Михаил

Абрамович, такие головорезы. Мы, с Лёшей

Лавровским, не робкого десятка, да и то не рады

были, когда связались с ними. Им человека зарезать,

как мне рюмку водки выпить.

– Как это зарезать? За такую малось!

– Хороша малость! Из-за твоего языка, Миша,

вот-вот свара у Ильюшина с Феодосием начнётся.

Кацман стал белым как мел, руки затряслись:

173

– Что делать-то теперь, Сергей Сергеевич?

Посоветуйте. Век доброты вашей не забуду… Не по

своей воле я, сыщики заставили.

Интересную историю рассказал Мишка.

… В субботу вечером сидел он в «Молдавии»,

принимал ставки на воскресные бега. Рублей триста

уже набрал, когда подошёл высокий плотный

мужчина с большими висячими, как у запорожцев