Галстук для моли
Шрифт:
– Либо со скалы и головой вниз. Как в Спарте, – хмуро озвучил я. – На месте отца этой девчонки, я бы тебя прикопал.
– Ты не на его месте, и завтра мы с Инди едем к нему знакомиться.
Если до этой фразы я думал, что в моей жизни наступил звиздец, то ошибался. В моей жизни полный Армагедец, иначе я не мог объяснить то, что творилось вокруг.
Я и Рыбкина, Макс вот жениться собрался…
Придвинув к себе ближайший стул, я опустился в него и устало поднял на Старовойтова взгляд.
– Если твой план сбудется, боюсь, мои услуги
– Пф-ф, скажешь тоже, – отмахнулся Старовойтов. – Куда я без тебя и Рыбкиной? Кстати, где она? Только не говори, что отпустил ее с Фельдманом.
Покачал головой.
– С Давидом у нее ничего не получилось.
– Тогда где? Или ты совсем загнал работяжку, и теперь она даже не поднимается с постели?
До боли прикусив щеку с внутренней стороны, невольно выдал:
– Никого я не загонял, просто… – язык сам споткнулся. – Просто она устала после вчерашнего.
А в следующие десять минут меня словно прорвало. Словно бывалому приятелю я выложил Максу все, умолчав только о найденном дневнике. Потому что не был уверен, что имею право рассказывать мысли Ульяны другому человеку.
– М-да, – резюмировал Макс, спустя минуту, как я закончил. Он явно долго переваривал информацию. – То бишь то, что вы, как два идиота, искрили все это время, замечал только я?
– Ничего не искрили… – словно школьник отбурчался я.
– Ага, рассказывай. Мне чуть задницу током не пропалило. Но это полбеды, когда вы наконец дошли до самого интересного, она заснула, а ты сбежал? Саня, скажи мне честно, ты придурок?
Помотал головой.
– А я думаю, придурок. Ты сейчас с ней должен быть, а не здесь. Ты хоть представляешь, что творится в женской голове, когда утром она засыпала с тобой, а проснулась одна?
Если честно, не то что не представлял, но даже приблизительного понятия не имел. В свое оправдание произнес только:
– Но мы ведь не спали…
– Точно придурок, клинический. В голове таких, как Уля, поцелуй приравнен по важности к сексу, если не сказать больше. Это же не девочка с дискотеки. Это ж Рыбкина…
Он набрал побольше воздуха, чтобы продолжить дальше, но в этот момент вернулась Индира, и вместо выговора и ликбеза по женским чувствам я услышал:
– Беги, Саня, и молись, чтобы Уля еще не проснулась. А главное, цветы не забудь. Красивые!
“Маки!” – мелькнула первая мысль.
Впрочем, как мелькнула так и пропала. Где я в Израиле отыщу эти цветы, разве что где-то неподалеку найдутся опиумные поля.
Назад в город я ехал, погруженный глубоко в себя, и совершенно не заметил, когда авто остановилось, и водитель, один из статистов съемочной бригады, кивнул на вывеску цветочного магазина:
– Приехали. Вроде бы этот довольно приличный.
Я вышел
Зайдя же внутрь, я окончательно растерялся среди пестрого ассортимента. Ко мне подбежала консультант, поприветствовала на иврите, а я совершенно неожиданно понял: “Ну какие цветы, Саня! Это же Рыбкина, нестандартная, острая на язык, и которую ты так и не сводил на дайвинг. Хоть и обещал. К черту эти пестрые лепестки, ты знаешь гарантировано иное средство, которое ей понравилось бы гораздо больше. Сам ведь в дневнике вычитал”. (6896)
Из цветочного я пулей метнулся в кондитерскую, там выбрал самый помпезный торт из трех видов шоколада и ведро ванильного мороженного и только после этого вызвал такси к гостинице.
Если Уля проснулась и сейчас рыдает по моей вине, то мне ее из этого состояния и вытаскивать.
***
Глава 31
/Ульяна/
Дневник исчез.
Эта мысль билась в моей голове недолго, а после сдохла, погребенная волной накрывшей меня паники.
Увы, но здравый смысл и логика подсказали, что тот, кто оставил мне на шее засос и тот, кто унес дневник – один и тот же человек. И самое хреновое, это Малкин.
“Шеф, все пропало!” – голосом из “Бриллиантовой руки” сообщил мне стресс. – “Гипс снимают”, то бишь меня увольняют, наверное, прямо сейчас.
Выбора у меня было два: первое – паковать чемоданы и сбегать, пока Александр Сергеевич меня не убил, и второе – ползти на коленях с повинной, утверждая, что в дневнике дурацкая шуточка.
И что у него самое прекрасное в мире тело – тоже прикол. И про свадебный сон, и троих детей…
С логикой ни один, ни другой вариант не дружил, но выбрать я решила второй. Он хотя бы гордо реял смелостью и безумством… прямо как у японских камикадзе.
Одевшись, с видом идущего на эшафот, я добралась до номера Малкина, однако мне так никто и не открыл. Зато спустившись на ресепшн, меня постигло неожиданное: шеф меня бросил.
Уехал работать один, приказав отдыхать “после вчерашнего”.
Пальцы, в которых держала записку, задрожали, и я поняла, что это жирный намек, который просто обязана поймать на лету.
“Рыбкина, ты уволена. Больше в твоих услугах не нуждаюсь”.
Вот и настало мое время паковать чемоданы. Надеюсь, мне хоть обратный билет до Москвы оплатят.
На ватных ногах я поплелась в свой номер и там, едва заперла дверь, сползла по стенке и тихонечко разрыдалась.
Было до безумия обидно, а винить, кроме себя, некого.
Вот кто меня заставлял вести дневник? Выговориться было некому, дура? Могла бы отражению в ванной свои мысли зачитывать и зачитывать, но нет, бумага же все стерпит! А Малкин вот не стерпел!