Гамп и компания

Вот что я вам скажу: все допускают ошибки – потому-то плевательницы резиновыми ковриками и обложены. Но поверьте мне на слово – никому и никогда не позволяйте снимать кино о вашей жизни. Хорошо его снимут или паршиво, это без разницы. Беда в том, что к вам без конца начнут подходить всякие встречные-поперечные, тыкать вам в физиономию телекамерами, просить автографы, говорить вам, какой вы славный чувак и все такое прочее. Ха! Если бы вранье поступало в бочках, я бы заделался бочкарем и насшибал больше денег, чем мистеры Дональд Трамп, Майкл Маллиган и Айвен Бузовски вместе взятые. В чем тут дело, я попытаюсь рассказать малость поподробнее.

Но

перво-наперво позвольте мне сообщить вам, куда зашла моя печальная история на этот самый момент. За последние лет десять в моей жизни случилась уйма всякого разного. Для начала я стал на десять лет старее, а это совсем не так забавно, как некоторые себе думают. На голове у меня появилась пара-другая седых волосков, и бегаю я уже далеко не так быстро, как когда-то. Это я выяснил совсем недавно, когда снова попытался срубить себе немного деньжат, играя в футбол.

Дело было в Новом Орлеане, где я застрял после всего случившегося и просто валял дурака. Я устроился ночным уборщиком в одно местное заведение со стриптизом, и оно закрывалось только где-то в три часа ночи, а потому дни у меня получались чертовски свободными. Однажды вечером я просто сижу у себя в уголке и наблюдаю за тем, как моя подружка Ванда занимается своим стриптизом на сцене, а внизу тем временем развернулось нешуточное побоище. Мужики орут, матерятся, швыряют стулья, пивные бутылки и вовсю пытаются вышибить друг другу мозги, а женщины тем временем верещали так, что будьте-нате! Вообще-то я на такие потасовки особо внимания не обращал, если учесть, что случались они по два-три раза за вечер, но в этот раз мне показалось, что я узнал одного из участников.

Это был здоровенный чувак с пивной бутылкой в руке, которой он размахивал совсем как в старые добрые времена, когда мы вместе играли в футбол за университет штата Алабама. И ёксель-моксель! – это и впрямь оказался старина Снейк, наш разводящий. Это он как-то раз выбросил мяч в аут на четвертой попытке, чтобы остановить секундомер, когда мы лет двадцать назад играли на Оранжевом стадионе против тех мудозвонов-кукурузников из Небраски. И этот его фортель, понятное дело, привел к тому, что игру мы продули, а я из-за этого отправился во Вьетнам и… а, да что толку теперь обо всем этом вспоминать.

Короче, я подошел, чтобы выхватить у Снейка пивную бутылку, а он был так рад меня видеть, что со всего размаху треснул меня кулачищем по макушке. Тут он очень ошибся, потому как растянул себе кисть и начал орать и материться, а в этот самый момент появилась полиция и отволокла нас всех в обезьянник. Ну, насчет тюрьмы мне много чего известно, если учесть, что я в самые разные времена уже там бывал. Поутру, когда все протрезвели, тюремщик принес нам немного жареной колбасы с плесневелым хлебом и стал спрашивать, не хотим ли мы позвонить кому-то, кто нас отсюда вызволит. Снейк озлился как сволочь и говорит мне:

– Блин, Форрест, всякий раз, как мне на пути твоя жирная жопа попадается, я в крутой кипяток сажусь. Я хрен знает сколько лет тебя не видел – и вот тебе, блин, на! Нас в тюрягу упаковали!

Я просто кивнул, потому как Снейк был прав.

В конце концов кто-то пришел взять нас на поруки – Снейка, его корешей и, понятное дело, меня. Этот мужик был сильно недоволен и Снейк тоже. Потом он меня спрашивает:

– Какого хрена ты в том гадюшнике ошиваешься? – Когда я сказал ему, что я там ночной уборщик, у Снейка на физиономии вроде как что-то странное выразилось, и он говорит: – Блин, Гамп, а я думал, у тебя все еще крутая креветочная компания в Байя-Лабатре. Что такое стряслось? Ты же миллионером был!

Тут мне пришлось рассказать ему всю печальную историю. Моя креветочная компания разорилась.

Мне тогда пришлось покинуть на какое-то время креветочную компанию, потому как

устал я от всех тех заморочек, которые влечет за собой управление большим деловым предприятием. Так что я оставил всю эту ерундовину в руках моей мамы и моих друзей лейтенанта Дена из Вьетнама и мистера Трибла, который в свое время был моим тренером по шахматам. Перво-наперво моя мама умерла, и больше я про это ничего говорить не хочу. Дальше лейтенант Ден звонит мне и говорит, что хочет уволиться на том основании, что деньжат он уже и так достаточно срубил. А затем в один прекрасный день я получаю письмо от Службы внутренних доходов, где говорится, что я не заплатил налоги со своего предприятия. Еще они написали, что собираются меня закрыть и забрать себе все мои лодки, здания и все в таком духе. А когда я заявился туда, чтобы посмотреть, что там происходит, – ёксель-моксель, там уже ничего не происходило! Все здания опустели, вся местность заросла сорняками, и там отключили все телефоны и вырубили все электричество. А шериф приколотил гвоздем к передней двери большую бумаженцию, где говорилось, что мы «лишены права выкупа заложенного имущества».

Я пошел повидаться со старым папой Буббы и выяснить, что стряслось. Бубба был моим другом и боевым соратником во Вьетнаме, где его и убило, а папа Буббы в свое время мне помог. В общем, я прикинул, что услышу от него самую что ни на есть правдивую историю. Он с грустным видом сидел на крыльце своего дома, когда я туда подошел.

– А что такое с креветочным бизнесом? – спрашиваю.

Папа Буббы покачал головой.

– Знаешь, Форрест, – говорит он, – это грустная и печальная история. Боюсь, ты теперь разорен.

– Но почему? – спрашиваю.

– Тебя предали, – только и отвечает он.

Затем он рассказывает мне всю историю. Пока я болтался в Новом Орлеане, добрый старина лейтенант Ден взял моего друга Сью, большую обезьяну – орангутана, если точнее, – и вернулся в Байя-Лабатре, чтобы помочь там разобраться кое с какими проблемами креветочного бизнеса. Проблемы заключались в том, что там уже почти не осталось креветок. А всему миру, похоже, вдруг до смерти этих самых креветок захотелось. Народ в местах вроде Индианаполиса, который каких-то несколько лет назад даже не слышал ни о каких креветках, теперь требовал, чтобы в каждой паршивой забегаловке днем и ночью были громадные их подносы. Мы ловили креветок как ошпаренные, но через несколько лет креветок там уже было совсем чуть-чуть. Мы не ловили даже половины того, что ловили в самом начале, и по сути вся креветочная индустрия впала в панику.

Папа Буббы не знал, что именно произошло дальше, но что бы ни произошло, все окончательно пошло прахом. Перво-наперво уволился лейтенант Ден. Папа Буббы говорит, что видел, как он отъезжал в большом лимузине вместе с дамочкой в туфлях на шпильках и в светлом «битловском» парике. При этом Ден размахивал двумя здоровенными бутылками шампанского. Затем мистер Трибл тоже уволился. Просто в один прекрасный день взял и ушел, после чего то же самое сделали все остальные на том основании, что им не платят зарплаты. В конце концов там остался только старина Сью, который как мог отвечал на телефонные звонки, а когда телефонная компания отключила все телефоны, Сью тоже ушел. Догадываюсь, он прикинул, что больше не может ничем быть там полезен.

– Я так понимаю, они взяли все твои деньги, Форрест, – сказал папа Буббы.

– Кто? – спрашиваю я у него.

– Да все они, – сказал он. – Ден, мистер Трибл, секретарши, рабочие из бригад и конторские служащие. Все они отсюда барахлишко таскали. Даже старина Сью. В последний раз, как я его видел, он выглядывал из-за угла здания, а под лапой у него был компьютер.

Да уж, вот это были и впрямь скверные новости. Я просто не мог поверить! Ден. Мистер Трибл. И Сью!