Гамсун. Мистерия жизни
Шрифт:
И писал он не только чернилами. Обычно он говорил о себе и о своей "писанине” самыми приземленными словами. Но в письме к старому другу Альберту Энгстрёму он признавался, что часто пишет собственной кровью. Он признавался также, что с годами чернила окончательно превратились в кровь.
Я помню плохие времена в наших особых анналах, когда «ему казалось, что от всех исходит запах». И вновь, несмотря ни на что, писалась книга, и морские шхуны, одна за другой, держали курс на далекий мир.
Смею ли я добавить: «Во славу Норвегии»?
Ибо именно эта страна крестьян и рыбаков, к югу и к северу от полярного круга, была почвой, на которой произрастало
Но Кнут никогда не смог бы прожить без этой самой родины хоть какое-то время, – не больше, чем рыба, выброшенная из воды на берег. Другие писатели прекрасно жили себе за границей до самой смерти. Голод дважды гнал Кнута в Америку, однако тоска по дому дважды возвращала его обратно в Норвегию» [121] .
121
Пер. с норв. Т. Чесноковой.
Гамсун с появлением в его жизни Марии обрел не только семью, но и собственный дом. У него был настоящий прилив творческих сил – и книги выходили из-под его пера одна за одной. Его мировая известность тоже продолжала расти, и практически все произведения переводились и издавались за границей – прежде всего в России и Германии.
Сами же супруги жили в Сульлиене довольно уединенно, что не мешало Гамсуну по-прежнему устраивать жене сцены ревности.
Он довольно часто уезжал – иногда на несколько месяцев, потому что для работы над очередной книгой ему требовалось сосредоточиться. Иногда уезжала Мария. Но как бы далеко они ни находились друг от друга, он всегда помнил о жене. «Ты всегда рядом со мной», – писал он ей.
«...Да нет же, клянусь тебе, я ничем не жертвовал ради нашего брака. Это ты принесла в жертву – неважно что, – но именно ты отказалась от чего-то и стала моей, тут и говорить нечего. Я же вовсе ни от чего и ни от кого не отказывался, я как жил, так и живу, как писал, так и пишу, мне не пришлось ничего менять в своей жизни, как это пришлось сделать тебе».
* * *
Мария происходила из крестьянского рода, «здорового и неиспорченного», как писал ее сын Туре. Она любила землю и жизнь на природе и всегда с удовольствием вспоминала свое детство:
«Девчонкой я пять лет пасла скот, и это были самые счастливые дни в моей жизни. Иногда, когда день выдавался знойным и мы останавливались, я лежала в теплом, выжженном солнцем болоте, часто с натертыми пятками, утопая в бездонных мхах, мягче которых нет ничего на земле. Тогда самых мягких! Я всматривалась в летнее небо, в эту эмалевую твердь, столь ослепительно синее, что я была вынуждена сощурить глаза. Там, за эмалевым куполом, был Бог и множество ангелов, они ничего не делали с моей черной коровой, с бубенчиком на шее, у которой не хватало терпения ждать других. Иных забот у меня не было» [122] .
122
Пер. с норв. Т. Чесноковой.
И предложение Гамсуна переехать в деревню навсегда и купить там усадьбу пришлось ей по душе.
Дом решено было искать на родине Кнута – в Нурланне. Весной 1911 года супруги едут в Хамарёй – и им везет. В полумиле от Гамсунда, хутора отца Гамсуна, продавалась усадьба Скугхейм – Лесной дом, – которую за 6 тысяч крон Кнут и Мария купили в тот же день, как увидели.
С этой покупки начинается новый период жизни или, вернее, новая жизнь писателя: он становится крестьянином.
Свое отношение к жизни на земле Гамсун выразил и в своих романах, и в программных статьях – в частности в написанном в 1918 году «Письме крестьянину»:
«Забери свою дочь из города! Да, забери, хотя ты и потратил деньги на ее обучение в средней школе и в торговом училище, все равно – забери ее домой. Здесь она лишняя, а в деревне она нужнее: в городе она надрывается ради каких-нибудь пятидесяти или ста крон, блекнет и чахнет; верни ее снова в родную усадьбу и к здоровой жизни.
Лишь у немногих крестьянских девушек есть подлинная коммерческая жилка, которым, может быть, и стоит покидать деревню, но давно стало правилом, что, подрастая, все дочери уезжают. Помощницу по хозяйству в твоих родных местах ни за какие деньги не сыщешь, а дочери твои уехали из дома, это стало «хорошим тоном», модой, поветрием. Крестьянин, и твою дочь захватило это ужасное заблуждение!
Тебе кажется, что она похожа на благородную даму, когда стоит за прилавком и, постукивая ножницами, отрезает кусок материи. Самой ей тоже так кажется. А может, ей доведется сидеть за кассой, получать деньги, накалывать чеки на металлический стержень и наслаждаться чувством: вот какой настоящей Дамой сподобилась стать наша малышка Ханна.
Только она глубоко заблуждается, ничего она не достигла. У нее были хорошие задатки, но она их растеряла. Она могла бы работать по дому, в саду или в огороде, ухаживать за скотиной, но она уехала в город, «выучилась» и за ничтожное жалованье обосновалась за прилавком. Вот там и стоит теперь наша Ханна, с каждым месяцем теряя свою природную красоту, напялив жесткий корсет, в туфлях на высоких каблуках – настоящая кукла, набитая опилками.
Забери ее домой. Пусть наденет простую одежду, в которой можно свободно двигаться, без труда наклоняться, напомни ей, что руки человеку даны, чтобы ими что-то делать. Пусть она снова вспомнит о коровьих сосках, вязальных спицах, о том, как держать мотыгу. Пусть не стыдится простой деревенской работы, парень из соседней усадьбы увидит, какой трудолюбивой снова стала Ханна, и надумает взять ее в жены.
Позднее она поймет, насколько лучше быть достойной хозяйкой в своей усадьбе, нежели метаться по мелочной лавке, обслуживая покупателей. Она улыбнется, вспомнив свое "образование”, и развеселится еще больше, вспомнив покупателей, надутых городских дам, со всем их жеманством, притворством, пустословием.
Возвратись к земле, Ханна, милая! Сейчас весна, и отцу так нужна помощь твоих рук. Не бойся заняться немного и мужской работой, когда это необходимо. Женщины такие же прекрасные, как и ты, выполняли такую работу и раньше. В долине Ред-Ривер нам нередко доводилось видеть женщин, работающих на тракторе. Мы обратили особое внимание на одну из них среди моря пшеницы, где день за днем она покоряла эти безбрежные равнины. Однажды, когда наши машины поравнялись, она сошла с трактора и подошла к нам, у нее потерялся раздвижной гаечный ключ. Она была молодая загорелая женщина, на голове у нее была надета мужская шляпа с невероятно широкими полями; раньше она была учительницей в маленьком городке, потом вышла замуж за соседского фермера и теперь помогает мужу в работе. Разговаривали мы недолго, она одолжила гаечный ключ и пошла к своему трактору.