Гангут. Первая победа российского флота
Шрифт:
Королевской яхте не пришлось долго плутать по морю. Эскадра Ватранга крейсировала в сотне миль от столицы в проливе Фурузунд, отделяющем Аландские острова от Скандинавии.
4 августа под пушечную салютацию принцесса поднялась на палубу флагманского «Бремена». Впервые в истории Швеции королевский совет собрался не в столичных апартаментах короля, а на борту линейного корабля, да еще в открытом море. Два дня заседал совет на борту «Бремена». Ватранг отчитался о своих действиях у Гангута, которые были одобрены и принцессой, и членами госсовета.
Обмахиваясь веером от спертого
— Милый Ватранг, я прекрасно понимаю, что при столь необычайном штиле, который Господь сотворил у Гангута, вам совершенно невозможно было предотвратить проход неприятеля и его дальнейший успех! Посему я, как и прежде, пребываю к вам в полнейшей своей милости. Прошу же только об одном — защитите наши берега от хищных московитов.
Тогда же было решено, что Ватранг с 12 лучшими линейными кораблями должен крейсировать между островами Готланд и Даго (ныне Хийумаа), препятствуя торговле европейских государств с Россией, а заодно и прикрывая страну от возможного нападения датского или российского флота. Одновременно младший флагман вице-адмирал Лиллье с остальной частью корабельного флота и галерами должен начать крейсирование в проливе Седра-Кваркен, что между Аландскими островами и стокгольмскими шхерами, чтобы галерный флот России не форсировал пролив и не «беспокоил самое сердце и столицу государства».
Не задерживаясь и лишнего часа на дурно пахнувшем корабле, Ульрика-Элеонора поспешила на яхте в Стокгольм.
— Какие будут просьбы, адмирал? — спросила принцесса, уже сходя с борта «Бремена».
— Просьба одна, ваше высочество, — склонил увенчанную париком голову Ватранг. — У меня катастрофически не хватает матросов!
— Мы подумаем! — кивнула Ульрика. Настроение у принцессы было самое отвратительное.
Не далее как пару месяцев назад она была заочно помолвлена с сыном ландграфа Касселя Фридрихом Гессенским, известным красавцем и галантнейшим из всех европейских кавалеров, и теперь жила лишь ожиданием скорого приезда жениха в Стокгольм. А тут эти русские с каким-то Гангутом! Согласитесь, было от чего расстроиться.
Ради зашиты столицы шведское правительство объявило сбор ополченцев (горожан и сельских жителей) на случай высадки русского десанта Лагерь для ополченцев был создан на морском побережье у города Норртелье, близ которого шел шхерный путь к Стокгольму. Но толку от ополченцев было немного, так как они ничего не умели, да и воевать совершенно не желали, а при каждом удобном случае старались разбежаться по домам. Для усиления флота по распоряжению принцессы Ульрики (слово, данное Ватрангу, она сдержала) на кораблях собирали матросов. Вначале хватали столичных ремесленников и мастеровых людей, потом бродяг, затем арестантов, ну а когда и те кончились, принялись за больных и увечных. Капитаны принимали такое пополнение, плевались: то разбойники отпетые, то хромые да кривые. Но делать нечего, других-то вообще не было.
Защищать материковую Швецию надо было, прежде всего, со стороны Аландских островов. Именно оттуда к Стокгольму был самый близкий, а значит, самый удобный путь для русского флота и русского десанта. Но укрепить местные крепости шведы уже не успели — русские продвигались слишком стремительно.
Небольшой городок Або располагался на юго-западном берегу Финляндии у Ботнического залива. Местные обыватели жили мелкой торговлей, да рыбалкой. Никаких крепостных стен, ни фортов у Або не было и в помине — просто большая прибрежная деревня.
Немудрено, что, осмотрев городок, Петр сразу же распорядился строить оборонительные сооружения.
— Шведы не упустят случая изгнать нас отсюда при первой же возможности.
Царь знал, что говорил. На севере Финляндии еще бродили разбитые Голицыным, но еще не сложившие оружия полки генерала Армфельда.
Самого же Петра уже влекло дальше на запад, к берегам Швеции, туда, где еще не ступала нога русского солдата, но где она обязательно должна была ступить, чтобы положить конец этой кровопролитной и бесконечной войне.
5 августа наш галерный флот двинулся к Аландам. Тысячи больших и мелких каменистых островков и островов разбросала природа посреди Ботнического залива. Ко всеобщему удивлению, Аланды пали без единого выстрела. Шведские гарнизоны просто загодя оставили все острова, а большинство местных жителей покинули жилища, бросив хозяйство и скот на произвол судьбы. На Аланде, к удивлению наших, не оказалось ни одного шведского корабля или даже галеры. Так велик был страх, внушенный шведам нашей победой.
Два дня Петр и Апраксин на скампавеях обходили архипелаг. Заходили в многочисленные шхеры. Двигались только днем, боясь ночью налететь на каменные рифы.
Поскольку, по мысли Петра, наш корабельный флот без поддержки датской эскадры все еще не мог без риска атаковать в открытом море адмирала Ватранга и открыть галерам прямой путь на Стокгольм, на военном совете у Аландских островов было решено предпринять поход вдоль финского побережья Ботнического залива на север с целью полного вытеснения войск генерала Армфельта из Финляндии.
Решено было, что флот останется пока на Аландах, где укрепит острова и подготовит базу для последующего броска непосредственно к шведским берегам. Небольшой же отряд под началом генерал-майора Головина было решено послать к Швеции на пробу, чтобы и попугать, и пути на будущее разведать. Кампания 1714 года была уже, по сути, выиграна, и личное присутствие при флоте Петра становилось необязательным, так как со всем вполне мог справиться уже и сам Апраксин.
Поэтому Петр решил вернуться в Петербург, чтобы заняться накопившимися государственными делами, а заодно и по-настоящему отпраздновать гангутскую викторию.
Провожая Петра, Апраксин сунул ему в руку гербовую бумагу:
— Сие, государь, реляция моя князь-кесарю о твоих делах при Гангуте. Не обессудь за прошлое, что забаллотировали мы твой чин вице-адмиральский. Ныне же все будет по достоинству.
В ответ Петр демонстративно раскланялся:
— Благодарствую вас, господин генерал-адмирал, за доверие, моей скромной персоне оказанное!
Позвал секретаря Макарова:
— Гляди, сию бумагу храни как зеницу ока, в Петербурге доложишь.