Гангутское сражение. Морская сила
Шрифт:
Только что вернулся из похода к Ревелю второй флагман, вице-адмирал Лилье.
— Он сказывал, будто бы у русских в Ревеле великая эскадра, — вспоминал датчанин, — а еще тот вице-адмирал передал, будто приезжал к нему царский молодец с каким-то письмом.
Апраксин встрепенулся. «Знать, Петр Лексеич на шведа наседает».
— Откуда прознал сие?
— На вахте стоял тогда, на юте, мерил ветер. А после мне дружок, вестовой матрос адмирала, передал.
Второй дезертир, парусный матрос Мейнгарт Пе-тик, родом из Ганновера, рассказывал, что слышал, будто на Аландах эскадра адмирала Таубе томится в безделье.
— Кто тебе поведал? — поинтересовался Апраксин.
— Шхербот [34] приходил с письмом флагмана Таубе. Я с матросами перекинулся новостями. У них там с прокормлением лучше, чем у Ганге, и повеселее. Девок вдосталь.
Апраксин растянул губы в улыбке: «Кому — што».
— Как с парусами управлялся?
Матрос ответил без обиняков:
— На марселе всю жизнь, от боцмана пинков неполучал.
— Ну, ступай, поразмысли. Похочешь на русский фрегат, примем. Чарку каждый день поимеешь.
34
Шхербот — небольшое парусное судно для действий в шхерах, 4–6 пушек.
До Твермине рукой подать, остается две-три мили. Пора все разведать на месте.
Кого послать? Капитан Георгий способен, глазастый, земляк Змаевича, далматинец. У него отряд скампавей.
— Бери три скампавей. Ночи-то светлые, за полночь проберешься к Твермине, а оттуда скрытно к Гангуту. Пересчитай корабли. Запомни позицию.
Два дня прошло в томительном ожидании. На галерах и скампавеях экипажи не сидели без дела, работа кипела от зари до зари. Подходили берегом полки и батальоны дивизии Голицына, грузились на скампавей. Мало кто из солдат бывал прежде на судах. По шатким сходням, держась за веревочные ограждения, с дрожью в коленях входили гренадеры на морские посудины. Кое-кто тоскливо озирался на твердый берег, другие балагурили, не выдавая страха. Как-никак, кругом водица.
«В 26-й день, хотя сколько возможно трудились, однако ж не могли исправиться пересаживанием на скампавеи людей и для того умедлили до 27 числа и ожидали ведомости от капитана Георгия. Того же числа перед вечером капитан Георгий прибыл и рапортовал, что он видел неприятельские корабли, стоящие близ Гангута».
— Все как есть, господин генерал-адмирал, — Георгий протянул Апраксину помятый лист бумаги, — протянулись шведы цепочкой поперек проходу у Гангута.
Отпустив капитана, Апраксин расправил бумагу. Непросто шведа одолеть. А надобно. Сколь годков пробиваемся, а здесь застопорились. Без оного Ганге к Ботникусу не пробиться. Запросить бы подмогу от дацкого короля. У них добротные кораблики и матросы дюжие. А то враз бы ударить государю с моря парусным флотом, нам же из шхер пойти на абордаж. А может, с берега пушками отогнать Ватранга пода-лее в море, тем временем шхерами пробраться вдоль берега?
Все эти мысли, одна за другой, возникали в сознании Апраксина, и все размышления, сводились к тому, что далековато до контр-адмирала Петра Михайлова, а без совета с ним не обойтись.
Не откладывая начал излагать свои соображения. Перво-наперво напомнил прежний довод — «пройти да Абова близь берегов ни по которому образу немоч-но, разве велишь итти самым морем мимо всей линии неприятельской; того, ежели тихой погоды не будет, учинить не чаем». И снова пытался уцепиться за «союзника», — «ежели возможно призвать датчан, хотя бы не за малые деньги, то б истинно флот неприятельский весьма пропасть мог», и последняя надежда на самих себя: «а ежели сего сделать неможно, то не изволите ли с своим флотом приблизиться к нам… к тому б времени все мы близь неприятеля во всякой готовности встали за малую милю и через Божию помощь надеяться мочно неприятелю убыток учинить и флоту российскому получить славу…».
Не откладывая до утра, генерал-адмирал снарядил бригантину и отправил донесение «царскому величеству» в Ревель…
А там, определив на случай боя с неприятелем линию баталии, Петр принялся за корабли-«приемыши». Из Кроншлота подвозили для них пушки и припасы, собирали в Петербурге по верфям знающих матросов и крепких здоровьем молодых солдат.
Для обустройства «приемышей» Петр задействовал Наума Сенявина и молодого лейтенанта Конона Зотова.
Зотов не так давно привел в Ревель из Пярну купленный Салтыковым 50-пушечный корабль «Перл», построенный в Англии. Его привел в Пярну английский капитан еще глубокой осенью, но ледяной панцирь уже сковал Финский залив. Чтобы не держать англичан, Петр отправил Конона принять у них «Перл».
— Гляди, сей жемчуг обследуй добротно, тебе ведомы аглицкие проделки, ты един у нас по-свойски общаешься с ними.
С Кононом Зотовым у царя давно сложились добропорядочные отношения.
Его отца, своего первого наставника в детстве, дьяка Никиту Зотова, царь сделал главным фискалом, возвел в графское достоинство, но не только это сблизило бывшего дьяка и царя.
С юных лет привилось Петру страстное влечение к Бахусу. В этом деле Никита Зотов четверть века составлял ему компанию. Ныне во «всепьянейшем синоде» царь числился «протодиаконом», а Никита был «всепьянейшим патриархом».
Многое дозволяется по «пьяной лавочке», но в обращении с царем никто, кроме Никиты Зотова, не позволял себе лишнего. Безотчетно, душевно располагался царь к Никите и перенес свои симпатии на его детей.
За казенный счет отправил учиться уму-разуму за границу трех сыновей Никиты — Василия, Ивана и Конона. Первыми отправились за рубеж старшие братья, преуспели в науках. Иван в совершенстве овладел французским языком, изучил быт французов, ездил в Париж с посольством Андрея Матвеева. Бригадиру Василию царь доверял важное дело. Младшего, Конона, 14-ти лет от роду, царь отправил в Англию обучаться морскому делу за казенный счет.
Прикоснувшись к морской стезе, за три года Ко-нон «прикипел» к морю и запросил разрешения у отца остаться в английском флоте, дабы в совершенстве овладеть сложной наукой и практикой в мореходстве.
Прочитав письмо Конона, царь восхищенно произнес:
— Первого охотника зрю, который по доброй воле на любое мое дело морское просится.
Тут же были наполнены кубки венгерским, и Петр выпил за здоровье первого охотника. Восемь лет осваивал это дело Конон на английском и голландском флоте, встречался не раз с Федором Салтыковым, помогал ему. На десяток лет моложе Наума Сенявина, он действовал теперь с ним рука об руку…
Получив депешу от Апраксина, царь немедля собрал консилиум флагманов и капитанов.
Расхаживая по каюте, контр-адмирал Петр Михайлов рассуждал вслух:
— В первой стычке Лилье хвост показал. — Петр ухмыльнулся, сдвинул брови. — Ныне эстафета получена генерал-адмирала. На Гангуте адмирал Ватранг крепко уперся. Сие вам ведомо, полторы дюжины кораблей линейных да фрегаты и шхерботы.
Петр остановился, взглядом окинул собравшихся:
— Генерал-адмирал сетует, что без флота корабельного ему не пройти с галерами, потому пытает наперво устроить диверсию нашим флотом корабельным супротив шведов у Гангута. Кое мнение господ флагманов и капитанов?