Ганнибал

Харрис Томас

Через три часа они были уже в горах, дома.

Карло в одиночестве слонялся под грубым навесом, который он построил вместе с Маттео. Здесь все было готово, все камеры уже установлены – снимать смерть Лектера. Карло стоял под навесом, который собирали руки Маттео, и смотрел на свое отражение в огромном зеркале, висящем над загоном для скота. Он оглядел все вокруг, бросил взгляд на бревна, которые они вместе пилили, вспомнил огромные квадратные ладони Маттео, как они держали пилу, и у него вырвался громкий стон, идущий из самой глубины его израненной души, стон

такой громкий, что от деревьев отразилось эхо. Из зарослей травы на пастбище высунулись клыкастые морды. На горном пастбище распевали птицы.

Пьеро и Томмазо, тоже братья, ушли, оставив его одного.

Из дома вышел Оресте Понти, одной рукой застегивая пуговицы ширинки и размахивая другой, в которой был зажат сотовый телефон.

– Значит, вы упустили Лектера. Жаль.

Карло притворился, что не слышит.

– Слушай, не все еще потеряно, – сказал Оресте. – Все у нас еще может получиться. У меня Мэйсон на связи. Он готов пока удовлетвориться simulado. Съемкой, которую он сможет показать Лектеру, когда наконец его поймает. Раз уж у нас все готово… У нас есть тело. Мэйсон говорит, что это просто головорез, которого ты нанял. Мэйсон говорит, что мы э-э-э можем просто потаскать его вдоль изгороди и подергать, когда свиньи подойдут поближе, и пустить уже записанный звук. На, поговори с ним сам.

Карло повернулся и поглядел на Оресте так, словно тот только что упал с луны. Потом все же взял телефон. По мере того, как он говорил с Мэйсоном, лицо его прояснялось и на нем появилось выражение, весьма похожее на умиротворение.

Карло со стуком сложил сотовый телефон.

– Приготовьтесь, – сказал он.

Карло сказал что-то Пьеро и Томмазо, и они с помощью оператора потащили гроб под навес.

– Вовсе не надо устанавливать его так близко, чтоб он занимал весь кадр, – сказал Оресте. – Давайте сперва поснимаем животных, как они толкутся вокруг – а потом продолжим с той стороны.

Заметив суету под навесом, из зарослей вылезли первые свиньи.

– Giriamo! – крикнул Оресте.

И они понеслись галопом, дикие свиньи, бурые и серебристые, здоровенные, почти по пояс взрослому человеку, с широкой грудью, с длинной щетиной, двигаясь на своих маленьких копытцах со скоростью волка, умные маленькие глазки на дьявольских мордах, мощные шейные мышцы под вставшей дыбом щетиной на спинах, способные поднять человека своими огромными, острыми как бритва клыками.

– Pronti! – откликнулся оператор.

Они ничего не ели уже три дня, вот за первыми появились и другие, и вот они надвигаются сплошным фронтом, невзирая на людей, стоящих за изгородью.

– Motore! – крикнул Оресте.

– Partito! – ответил оператор.

Свиньи остановились в десяти ярдах от навеса и столпились, переступая копытами, сплошная линия копыт и клыков, супоросая матка в середине. Они толпились там, подаваясь то вперед, то назад, как линия нападения в американском футболе, а Оресте уже примеривался, кадрируя сцену ладонями.

– Azione! – крикнул он сардам, и Карло, зайдя сзади, всадил ему нож между ягодиц, отчего Оресте заорал,

а Карло схватил его за ляжки и сунул головой вперед в загон; свиньи тут же бросились на него. Оресте попытался встать на ноги, поднялся на одно колено, но свинья ударила его в грудь и свалила на спину. Они насели на него все, хрюкая и повизгивая, два кабана вцепились ему в лицо, оторвали челюсть и разорвали ее пополам как куриную вилочку. И снова Оресте почти удалось подняться на ноги, а потом он опять рухнул на спину, выставив открытый живот, суча руками и ногами в гуще столпившихся свиней, вопя от боли, уже лишенный нижней челюсти, неспособный произнести ничего членораздельного.

Карло услышал выстрел и обернулся. Оператор бросил свою работающую камеру и попытался бежать, но недостаточно быстро, чтобы уйти от дробовика Пьеро.

Свиньи уже успокаивались и утаскивали доставшиеся им куски прочь.

– Azione! Вот тебе и azione! – сказал Карло и сплюнул на землю.

Часть III

ГЛАВА 41

Вокруг Мэйсона Верже царило осторожное молчание. Все его служащие вели себя с ним так бережно, будто он только что потерял ребенка. Когда его спросили, как он себя чувствует, он ответил: «Чувствую себя так, будто отвалил кучу денег за дохлого итальяшку».

Несколько часов он проспал, потом потребовал, чтобы в игровую комнату привели детей: он хотел побеседовать с парочкой самых неблагополучных; однако в тот самый момент неблагополучных детей под рукой не нашлось, а у его агента в трущобах Балтимора было недостаточно времени, чтобы нарушить чье-нибудь благополучие ради Мэйсона.

Потерпев эту неудачу, он заставил служителя Корделла калечить декоративных золотых карпов и швырять их угрю до тех пор, пока тот не пресытился и не убрался к себе в грот; вода в аквариуме окрасилась розовым, в мутном розовом облаке поблескивали золотистые клочки.

Он попытался помучить свою сестру – Марго, но та укрылась в тренажерном зале и не час, и не два не отвечала на его призывы. В поместье Маскрэт-Фарм она одна осмеливалась игнорировать Мэйсона.

Небольшой, тщательно подрезанный кусок пленки, отснятой туристской видеокамерой, на котором была запечатлена смерть Ринальдо Пацци, показали по телевидению в субботу, в вечерней новостной программе, еще до того как стало известно, что убийца – доктор Лектер. Затемненные кадры пленки избавили зрителей от излишних анатомических подробностей.

Секретарь Мэйсона немедленно взялся за телефон, чтобы договориться о получении немонтированной пленки. Фильм был доставлен вертолетом несколько часов спустя.

У полученной пленки была прелюбопытнейшая история.

Из двух туристов, снимавших Палаццо Веккьо в момент смерти Ринальдо Пацци, один запаниковал, и камера качнулась в сторону как раз в момент падения Пацци. Второй турист, швейцарец, твердо держал камеру в течение всего эпизода, сумев даже панорамировать раскачивающийся и дергающийся шнур.