Ганзейцы. Савонарола
Шрифт:
— Ну какое дело нам, бедным людям, до судьбы этих знатных господ! Линии его руки указывают на близкую смерть. Он должен принять меры... Впрочем, кто знает, принесло бы моё предостережение какую-нибудь пользу...
Лукреции удалось благополучно вернуться в монастырь, где она должна была ожидать решения папы. К счастью, она приехала вовремя, потому что уже на пятый день Александр послал за дочерью. Он обдумал дело и пришёл к заключению, что ему несравненно приятнее иметь при себе Лукрецию с мужем, нежели быть слепым орудием в руках мрачного Чезаре. Кроме того, присутствие Лукреции до известной степени служило ему благовидным предлогом для частых встречь с тремя женщинами, без которых он не мог существовать.
Александр со свойственным ему лицемерием объявил дочери, что не хочет идти против её желаний и поэтому вызовет графа Джьованни в Рим, чтобы дать ему
Во всяком случае это было не то, чего желала Лукреция, и она не была уверена, решится ли Джьованни вернуться в Рим на таких условиях. Но из боязни раздражить папу она не стала противоречить ему и, сделав вид, что очень обрадована его предложением, ничем не выразила своих сомнений относительно согласия мужа. В её душе происходила тяжёлая борьба между страхом и надеждой; она затруднялась также в выборе средств, которые могли вернее довести её до цели. Она знала, что Джьованни не будет в безопасности в Риме, и не раз слышала от него, что он считает для себя величайшим несчастьем постоянно жить при папском дворе. Причина этого отвращения была ей неизвестна, так как Джьованни не мог объяснить своей жене, что народ не делает различия между женщинами, окружающими папу, и думает, что Александр находится в любовной связи с дочерью и позволяет себе всевозможные грехи, потому что имеет власть отпускать их.
Лукреция переехала из монастыря в палаццо близ Ватикана, которое было всегда к её услугам, и, собрав свой прежний придворный штат, возобновила старые знакомства. Она знала, что при характере её отца поспешностью можно испортить всё дело и что всего легче найти доступ к его сердцу, когда он в обществе Джулии и Адрианы; поэтому она терпеливо выжидала минуту, когда он будет в особенно хорошем расположении духа.
Такой случай скоро представился. Александр в сопровождении своих трёх приятельниц и Лукреции осматривал новые фрески, исполненные живописцем Пинтуриккио в некоторых комнатах Ватикана. Сюжетом для фресок служили сцены из недавнего нашествия французов на Италию; в них была изображена нравственная победа Александра VI над французским королём. Для одной из картин был взят тот момент, когда Карл VIII поцеловал ногу папе; на другой — папа готовился возложить кардинальские шапки на французских прелатов; на третьей — Карл VIII был изображён прислуживающим папе во время мессы. Эти три картины, льстившие тщеславию Александра, были так мастерски выполнены, что дамам не трудно было расточать восторженные похвалы, к полному удовольствию его святейшества.
Затем папа в сопровождении дам вернулся в свои покои в наилучшем расположении духа. Лукреция воспользовалась этой минутой, чтобы высказать ему свои соображения относительно опасностей, которым её муж подвергается в Ватикане. При этом она робко выразила надежду, что святой отец, вероятно, дозволит ей удалиться со своим мужем куда-нибудь подальше из Рима, где она могла бы насладиться скромным, но безмятежным существованием.
Просьба Лукреции совершенно не согласовалась с намерениями Александра. Хотя он был далеко не так жесток и честолюбив, как его сын Чезаре, но он не имел ни малейшего желания ради счастья дочери отказаться от удовольствия иметь её при себе, тем более что её присутствие доставляло ему самому развлечение и служило украшением празднеств в Ватикане.
Остальные дамы поддержали просьбу Лукреции, особенно Ваноцца, которая после внезапной смерти своего сына, герцога Гандия, не снимала траура. Она вполне разделяла опасения дочери, так что у неё невольно вырвалось замечание, что Джьованни Сфорца имеет основательные причины избегать Ватикана.
— Пока неизвестно, как устроятся наши дела, — возразил папа. — Хотя это государственная тайна, но я рассчитываю на вашу скромность и сообщу вам, что Чезаре должен отправиться во Францию, где он женится на сестре короля Наваррского и получит титул герцога де Валентинуа. Переговоры начались ещё во время болезни покойного короля, и я надеюсь, что вскоре нам нечего будет бояться гласности. Смерть Карла VIII разрушила все прежние политические комбинации, а его наследник Людовик XII имеет собственные планы. Мы хотим заключить с ним новый мирный договор; и так как он сам нуждается в нашей дружбе для достижения своих целей, то он исполнит всякое предложенное нами условие.
— Вероятно, — заметила Ваноцца, — женитьба Чезаре и пожалование ему герцогского достоинства будут поставлены в число этих условий?
— Конечно, — ответил папа, взглянув с самодовольством на окружавших его женщин; но только Джулия и Адриана сочувствовали его радости и улыбнулись ему в ответ. Ваноцца опустила глаза; лицо её приняло ещё более суровое выражение.
— Франция соединилась с Венецией, — продолжал папа, — и можно ожидать с её стороны враждебных действий против миланского герцога, близкого родственника графа Джьованни. Поэтому если муж Лукреции хочет быть в безопасности, то это возможно только тогда, если он отрешится от своих фамильных интересов и будет жить вблизи нас. Что же касается Чезаре, то он, вероятно, надолго расстанется с Римом, потому что новый французский король более, чем кто-нибудь, может содействовать его планам.
Все эти известия успокоили Лукрецию и заставили её иначе взглянуть на дело. Между тем она имела такой же, если не больший, повод для опасений, потому что Чезаре при союзе с французским королём мог смелее преследовать свою главную цель, которая заключалась в том, чтобы отстранить всех правителей мелких итальянских государств и самому сделаться единым властелином полуострова. Но эти планы были неизвестны его сестре; к тому же пребывание в монастыре и короткое свидание с мужем настолько усилили её страсть к нему, что она в ослеплении старалась уверить себя, что всё может устроиться наилучшим образом, если Джьованни будет жить в Риме под покровительством папы. Лукреция имела весёлый, беспечный характер и в этом отношении походила на своего отца. Хотя при своей податливости она могла мириться при случае с самой скромной обстановкой, но роскошная жизнь при папском дворе представляла для неё много соблазнов. Все её опасения незаметно рассеялись; она обещала написать графу Джьованни, но предварительно уговорила папу отменить позорный для неё процесс.
Таким образом, дело о разводе было прекращено по распоряжению высшей из всех властей, управлявшей судьбой людей на земле, хотя не всегда к их благу. Лукреция и Джьованни находились в непосредственной зависимости от этой власти, которая была тем гибельнее для них, что они любили друг друга. Тоска, которую испытала Лукреция в разлуке с мужем, побуждала её видеть во всём благоприятные условия для соединения с ним и представлять себе опасность несравненно меньшей, нежели она была на деле. К этому присоединилось отсутствие Чезаре Борджиа, которое успокаивающе подействовало на его сестру и возвратило чувство собственного достоинства папе и его окружающим. Все они, за исключением Ваноццы, робели перед бесстрашным злодеем, который не останавливался ни перед чем, когда дело шло об удовлетворении его хищнических наклонностей.
В это время между Лукрецией и её мужем шла деятельная переписка, которая кончилась тем, что граф Джьованни приехал в Рим. Он нашёл здесь иные порядки, и если бы он был в состоянии думать о чём-либо, кроме свидания с Лукрецией, то, вероятно, был бы поражён огромным влиянием, какое может иметь на окружающих энергичный человек, если деятельность его неуклонно направлена к одной цели, хотя бы самой преступной.
Различные семейные празднества, которые теперь чаще, чем когда-либо, устраивались при папском дворе, со времени отъезда Чезаре приняли особенно весёлый и непринуждённый характер. Папа и весь его двор утешали себя обманчивой мечтой, что соединение Лукреции с мужем не представит никаких затруднений. Кардинал Асканио Сфорца в интересах своей фамилии усердно хлопотал о том, чтобы предать забвению дело о разводе и огласить в Риме соединение Лукреции с мужем.
Супруги водворились в том же палаццо, в котором жили прежде, пока ничто не нарушало их душевного спокойствия. Близкие им люди были тем более уверены в их безопасности, что Чезаре, по-видимому, не чувствовал никакой неприязни по отношению к мужу своей сестры и в ответ на письмо папы писал, что сообщённые им известия были ему крайне приятны.
Но это было не более как лицемерие со стороны Чезаре. Его занимали новые планы. Он намеревался при посредничестве французского короля соединиться с кардиналом Юлием Ровере, самым неумолимым врагом папы, чтобы вытеснить кардинала Асканио Сфорца, близкого родственника миланского герцога, так как Людовик XII хотел покорить Милан и заявить на него свои права, унаследованные от фамилии Висконти. В те времена было в обычае прикрывать завоевательные стремления призраком законных притязаний. Если бы Людовику XII удалось приобрести этим способом Неаполь и Милан, то Чезаре мог бы присвоить себе остальную часть полуострова и осуществить свои честолюбивые планы господства над Италией. Но французский король мог только в том случае обеспечить за собой в будущем владение Миланом, если бы ему удалось обессилить фамилию Сфорца и лишить её представителей всякого значения.