Гардемарин в юбке
Шрифт:
– На вчерашней конференции этому вопросу уделили очень много времени. Фактически человек уже, можно сказать, мертв, но сердце у него – здоровей и придумать нельзя, только поэтому он еще держится. Что будет дальше, трудно сказать, он может в таком положении пробыть энное количество времени. Но я могу сказать точно, что в моей практике еще не было случая, чтобы человек в подобном состоянии выжил.
– Но хоть совсем крошечная надежда есть?
– Девяносто девять и девять десятых процента, что нет.
– Значит, одна сотая процента все-таки есть? – не сдавалась
– Если сработает эта сотая доля, тогда это будет просто чудом, и я сразу же поверю в загробную жизнь, в бога, в черта, и вообще во что угодно.
– Значит, это чудо должно произойти, – уверенно тряхнула рыжими кудрями Вероника. – Юля ждет ребенка, и он не должен остаться без отца.
– Милая моя, – вздохнул врач, – дети вообще не должны оставаться без родителей, однако посмотрите, сколько их.
– Да я все понимаю, но не могу мириться с несправедливостью. Скажите, а его хорошие врачи лечат?
– Лучше не бывает, – улыбнулся доктор, – только это ничего не решает. Операцию ему сделали блестяще, но в сознание он не приходил ни разу. К нему, между прочим, можно пройти. Его родственники уже были здесь.
– Правда? Значит, и мне можно?
– Ну, если вас интересуют мумии, почему бы и нет?
– До свидания, Иннокентий Юрьевич, я побежала.
– Идите, Вероника, я не очень удивлюсь, если он после вашего визита встанет и выпрыгнет в окно, – засмеялся доктор.
Этим самым он напомнил Нике, как в прошлом году она приходила навестить одного мужчину, который попал сюда после столкновения на дороге с ее машиной. После визита девушки врачи еле откачали беднягу, который заработал сердечный приступ и вдобавок к этому чуть не задохнулся от приступа аллергии. Вероника насильно напоила его апельсиновым соком, который вызвал почти смертельный криз. А перед этим загипсованный, как мумия, мужчина пытался выползти из палаты, чтобы сбежать от посетительницы, то есть Вероники.
Ника прошла к отделению реанимации и увидела возле поста зареванную медсестру с кучей врачей. Дородный доктор, налившись краской, с пеной у рта орал на девушку:
– Вы что же думаете, моя милая, что такая халатность сойдет вам с рук? Как же вы могли допустить, чтобы прибор жизнеобеспечения отключился? Еще бы одна минута – и все, можно было бы больного отправлять в морг.
– Я проверяла буквально час назад, все было в порядке, – рыдая, оправдывалась медсестра.
– А где вас черти носили, когда я пришел?
– Я отходила в туалет, – покраснев, пролепетала девушка, и было видно невооруженным взглядом, что она лжет.
– У вас что, недержание или наоборот, что вы по часу в туалете сидите?
– Виктор Иванович, ну что вы меня так ругаете? Вы же сами все время говорите, что Демидов не жилец. Что возле него сидеть-то?
– А вот это, матушка, не вашего ума дело, кто жилец, а кто не жилец! Вы обязаны выполнять свою работу добросовестно, иначе уберу вас из отделения и отправлю в хирургию нянечкой в послеоперационное отделение, будете за лежачими утки выносить. И еще в институт сообщу, что врачом быть недостойны, медсестрой на всю жизнь и останетесь. Я
– Не знаю, я никого не видела, – проблеяла девушка и побледнела, как халат на ней.
– Вот, значит, как? Не знаете, не видели? А вот нянечка видела, что к нему мужчина заходил.
– Так сюда каждый день кто-нибудь из родственников или знакомых приходит. Что же, за всеми смотреть?
– Теперь, дорогая, будешь смотреть, если не хочешь, чтобы я милицию вызвал. Ведь это ни больше ни меньше, а покушение на жизнь больного получается! Глупо, конечно, так думать, он вроде и так почти мертвый, но факты – вещь упрямая.
Девушка завыла в голос:
– Ой, Виктор Иванович, миленький, не надо милицию, я теперь на минуту его одного не оставлю.
Вероника стояла, спрятавшись за выступ стены, внимательно слушала весь этот разговор. Волосы зашевелились у нее на голове.
Вот, значит, как? Приходил какой-то мужчина, и после этого врач увидел, что отключился прибор жизнеобеспечения? Что это, случайность или действительно покушение? Нужно найти ту нянечку и спросить, как мужчина выглядел и был ли здесь раньше.
Вероника увидела, что врачи стали расходиться, и она вырулила из своего укрытия. Медсестра, все еще хлюпая носом, сидела на стуле за столом и, вытащив зеркальце, пыталась запудрить свой покрасневший и распухший от слез нос. Вероника подошла к ней и задала совсем безобидный вопрос:
– Где лежит Демидов?
Девушка подскочила на стуле, будто села на ежа, и вытаращилась на Нику, как на привидение.
– Демидов? А вы ему кто?
– Я его подруга, – без смущения ответила Ника и нагло посмотрела на медсестру.
– Положено только родственникам, – с раздражением ответила девушка.
– И давно действуют такие правила? – поинтересовалась Ника.
– Они были всегда, – зло прищурившись, ответила медсестра.
– А мужчина, который приходил сегодня, и потом оказалось, что отключен прибор, тоже родственник? – с сарказмом припечатала Вероника.
Девушка побледнела, как полотно, и пропищала:
– Да вы кто?
– Конь в пальто! Давай, моя милая, проводи-ка меня в палату, где лежит Демидов, и пригласи нянечку, которая сегодня дежурит.
Девушка приподнялась со стула и, глядя испуганными глазами на Веронику, как кролик на удава, пошла в сторону палаты. Ника с ехидной улыбкой на лице, которая ничего хорошего не предвещала, последовала за ней. Они прошли длинный коридор и оказались в реанимации – помещении, оборудованном для больных, находящихся в коме: работали приборы, мигали лампочки. Медсестра подошла к стеклянной перегородке и показала Веронике на человека, который лежал за ней на койке, весь опутанный проводами. Когда Ника посмотрела на Вадима, она невольно вздрогнула: его невозможно было узнать. Огромный мужчина, который, входя, всегда заполнял собою все пространство комнаты, был похож сейчас на беззащитного ребенка с бледным лицом и совсем прозрачными руками, которые неподвижно лежали поверх одеяла.