Гардемарины, вперед! (1 и 2 части)
Шрифт:
А люди! Словно Вавилонскую башню собрались строить- везде чужая, разноязычная грязь. И сиятельства в каретах, и кучера- все иностранцы. Русские, и холоп и барин, ехали в Петербург по принуждению, и только немцы всех сортов, голландцы, французы являлись сюда по своей воле, привлеченные щедрыми обещаниями и деньгами.
Саша бродил по городу возбужденный до крайности, душа его жаждала приключений и романтических подвигов. Из опасения, что в нем узнают провинциала, он ни у кого не спрашивал дороги, подбоченясь, проходил мимо гвардейских мундиров и дерзко разглядывал красавиц в каретах.
Проголодавшись, он зашел в трактир, расположенный на углу двух прямых, как лучи, взаимно перпендикулярных улиц. В трактире по иноземному образцу подавали кофе, шоколад, пиво, жареных на вертеле рябчиков с клюквой и, конечно, вино.
Из-за дневного времени зала была почти пуста, только хозяин дремал за стойкой, да у окна за столом, густо заставленным бутылками, веселилась хмельная компания.
«Гвардейцы…»- уважительно отметил про себя Саша.
При появлении Белова офицеры смолкли, внимательно оглядели юношу с головы до ног и, не найдя в нем ничего подозрительного, возобновили беседу, приглушив, однако, голоса.
Саша заказал рябчиков и пива и, стараясь выглядеть безразличным, обратил все свое внимание на пейзаж за окном, не забывая при этом, словно по рассеянности, поглядывать на соседей.
Их было четверо: трое офицеров и франт в цивильном платье и желтом, как осенний клен, парике. И беглого взгляда было достаточно, чтобы понять, что не на дружескую пирушку собрались эти господа. Вид их, настороженный и угрюмый, сбивчивый разговор, полный колких намеков и язвительных замечаний, заставил Белова пожалеть, что он зашел в трактир и стал невольным свидетелем надвигающейся ссоры. Больше всех горячился плотный широкоплечий офицер в форме поручика Преображенского полка. После каждой фразы он опускал на стол кулак, словно ставил им знаки препинания, и тяжело водил шеей.
— Это ты правильно, Вась, делаешь, что со мной не чокаешься,- приговаривал он. — Я и сам с тобой чокаться не хочу.
Сидевший напротив поручика франт невозмутимо пил пиво, глядя поверх голов офицеров.
— Я и пить с тобой не хочу за одним столом,- продолжал поручик,- да поговорить надо. А разговор не клеится… — Он схватил кружку, опорожнил ее залпом и перегнулся через стол, пытаясь заглянуть франту в глаза:- Думаешь, мы не слыхали про Соликамск?Кому охота ехать в Соликамск по собственной воле? Все курляндцы канальи, а ты еще хуже,- он вдруг вскочил на ноги.- Когда-то ты был моим другом…
— Опомнись, Ягупов,- сказал тот, к кому были обращены бранные слова.
Сидевшие рядом офицеры дружно вцепились в поручика с двух сторон, пытаясь заставить его сесть, но тот расправил плечи, напрягся и зычно гаркнул:
— Сколько тебе платят за донос?
— Выбирай слова! Какие к черту доносы?- Франт тоже вскочил на ноги.
— Лядащев, уйди! Разве ты не видишь- он пьян, — умоляюще крикнул смуглый, с раскосыми, как у татарина, глазами, офицер. Он боролся с правой рукой Ягупова, но силы его были явно на исходе.
— Какие доносы? Те самые!- не унимался Ягупов.- Иначе зачем тебе с курляндцем компанию водить? Бергер мать родную не пожалеет, лишь бы платили. Бергер каналья, и ты каналья!
— Моли бога, чтоб я забыл этот разговор. А не то…
— Ты еще смеешь мне угрожать? Ах ты…- Ягупов рывком освободил правую руку и с силой метнул тяжелую оловянную кружку в Лядащева.
Тот пригнулся, но кружка все же задела его руку и со звоном упала на пол.
— Ты еще пожалеешь об этом,- угрюмо проговорил Лядащев, потирая ушибленный локоть и пятясь, потому что на него медленно надвигался Ягупов.
Каждый шаг с трудом давался поручику- на нем, как собаки на медведе, висели офицеры, и он волочил их за собой, скаля зубы, — вот, мол, я каков!
Отступая, Лядащев очутился за высокой спинкой беловского кресла и там остановился, угрожающе сжав кулаки.
Перепуганный Саша хотел было выскочить из-за стола, но не успел. Резким движением плеч Ягупов раскидал офицеров, вцепился в кресло и, словно не замечая сидевшего в нем Сашу, оторвал кресло от пола. Белов не пытался понять, зачем его подняли в воздух- может, Ягупов бахвалился силой, может, хотел сокрушить этим креслом своего врага, но чувствовать себя мебелью было так унизительно, что он, забыв страх, крикнул в вытаращенные глаза Ягупова:
— Это не по правилам!
Ягуповские пальцы разжались, кресло повалилось набок. Саша ударился головой об пол, но сразу вскочил на ноги и, заслонив собой Лядащева, звонко повторил:
— Так не по правилам. Вас трое, а он один. Дуэль надо производить с секундантами. Кулаками не защищают, а порочат дворянскую честь!
— Ты кто таков?? Тоже из топтунов!- Ягуповский кулак пришелся по левому уху, и Саша с размаху сел на пол.
— Ух ты… — прошептал он с недоумением и зажмурился, ожидая второго удара, но офицеры успели схватить Ягупова за руки и оттащить к окну. Лядащев помог Саше встать и усадил его в кресло.
— Я порочу дворянскую честь?- кричал Ягупов.- Щенок! Дуэли захотел? Так я тебя, пакостника, вызываю! Слышь? Я твои кишки намотаю на шпагу…
— Оставь в покое мальчишку!- прикрикнул Лядащев.- Драться будешь со мной! Зачем ты его ударил? — И тут же с досадой, но учтиво, словно не о нем только что шла речь, обратился к Белову: — Зря вы ввязались, сударь.
— Я сам вызываю этого господина,- доверительно прошептал Саша.- Дуэль необходима! Шпага — суть дворянской доблести. А кулаки…- Он держался за распухшее ухо и с удивлением вслушивался в свой чужой и словно треснутый голос: — В древних Афинах циник Крат повесил дощечку под синяк… чтоб все знали… и написал на ней…
— Ну, ну,- приговаривал Лядащев, приводя в порядок Сашин камзол.- Бог с ними, с Афинами. Здесь Россия. А вы не трус! Будете моим секундантом? Как вас зовут?
— Курсант навигацкой школы Белов к вашим услугам.
— Знакомьтесь. — Лядащев по очереди представил офицеров.- Поручик Ягупов Павел,- тот что-то прорычал в ответ,- поручик лейб-кирасирского полка Родион Бекетов,- раскосый офицер щелкнул каблуками,- поручик Вениаминов,- третий офицер с миловидным, добрым лицом коротко взглянул на Сашу и опять обратил все свое внимание на Ягупова,который сидел на подоконнике, бессильно опустив руки.