Гарем
Шрифт:
— Он купил меня три дня назад у двух солдат, которые меня похитили, и заплатил двадцать динаров, — неожиданно подала голос девушка.
Работорговец метнул в ее сторону яростный взгляд.
— Я даю тебе тридцать, — проговорил, усмехнувшись, Хаджи-бей. Он отсчитал монеты и швырнул их торговцу.
Взяв выручку, тот грубо толкнул девушку к Хаджи-бею:
— Ступай к своему новому хозяину, девчонка.
Но та вдруг обернулась и набросилась на работорговца:
— Я тебе сейчас глаза выцарапаю! Не смей ко мне больше прикасаться, грязный подонок!
Хаджи-бей мягко оттеснил ее в сторону:
— Успокойся, дитя мое. Твои худшие испытания позади. — Он обратился к торговцу:
— Дай мне ее одежду. С нее и так хватит унижений, чтобы еще идти голой по улицам.
Тот порылся в сундуке и достал какие-то жалкие лохмотья.
— Вор! — взвизгнула принцесса. — Где мое шелковое кимоно?! Хаджи-бей решительно отодвинул работорговца в сторону и сам запустил руку в сундук. Через минуту он достал с самого дна желто-белое шелковое кимоно. Девушка выхватила его и сразу же надела. Он повел ее с рынка к себе.
— Скажи, как зовут тебя, дитя мое?
— Я китайская принцесса…
— Я буду называть тебя Зулейка. Она недоуменно взглянула на него.
— Зулейка, — с мягкой улыбкой пояснил он, — была великой принцессой-воительницей. Амазонкой.
— И мы вернулись в Дамаск за Фирузи, — закончила свой рассказ Зулейка. — А потом прослышали о тебе и поспешили на Крит. Джанет задумчиво взглянула на своих подруг по несчастью.
— Вы уверены, что бежать невозможно? — спросила она.
— Уверены, — ответила Фирузи. — Да и зачем? Куда ты подашься? Домой нельзя. Ведь никто не поверит, что с тобой ничего не случилось после того, как ты попутешествовала по невольничьим рынкам и была наконец продана в гарем турецкого султана. Подумай сама. Люди на улицах будут показывать на тебя пальцем, и ни один уважающий себя отец не позволит своему сыну жениться на тебе. Ты состаришься, так и не узнав любви. Возможно, тебе еще доверят воспитание детей твоего брата, но и только. Кем тебя будут считать? Вроде и не служанка, но, с другой стороны, и не член семьи, достойный уважения. Зато оставшись при султане Баязете, мы будем жить в роскоши, возможно, узнаем любовь и даже родим собственных детей. Ну что? Ты по-прежнему хочешь вернуться? Джанет задумалась.
— Нет, — наконец проговорила она. — Ты права. Для нас нет дороги назад. Знаете… я слышала, что женщины в султанском гареме беспрестанно строят козни друг против друга, стремясь прорваться к ложу своего властелина. У нас с вами схожая судьба. Мы были насильно оторваны от наших родных и пережили немало горьких испытаний. Наша сила — в единстве. Пусть мы будем рабами, но ничто не мешает нам добиться власти и могущества. Предлагаю уговор: что бы ни случилось, будем поддерживать друг друга. И тогда в один прекрасный день мы, возможно, подчиним своему влиянию не только весь гарем, но и самого султана.
Зулейка и Фирузи улыбнулись ей.
— Ты взрослеешь не по дням, а по часам, Сайра, — сказала Фирузи.
— Да, — проговорила та твердым голосом. — Нет больше гордой китайской принцессы, милой дочери русского воеводы и шотландской графини Лесли. Наше детство кончилось. Теперь мы стали женщинами и наше место — гарем турецкого султана Баязета. Фирузи, Зулейка и Сайра. Так вы согласны на мой уговор?
— Да, — сказала Фирузи, кладя свою руку поверх руки Джанет.
— И я, — проговорила Зулейка, сделав то же самое.
Над островом Крит начал заниматься рассвет. Девушки быстро переоделись и легли спать.
Перед тем как сомкнуть глаза, Джанет бросила последний взгляд на гавань Кандии. Корабль с золотистым флагом Сан-Лоренцо медленно выходил из бухты в открытое море. Джанет отвернулась.
В это время потайной глазок в стене закрылся и Хаджи-бей, незаметно наблюдавший за всем из смежной комнаты, тихо проговорил самому себе:
— Слава Аллаху, я сделал правильный выбор! Теперь за империю можно не опасаться.
Глава 8
Путешествие с Крита в Константинополь было приятным. Сайре, Фирузи и Зулейке было разрешено отдыхать под тентом на верхней палубе, которую освободили специально для них. Но Хаджи-бей настоял на том, чтобы они скрывали лица под темными вуалями и не разгуливали по всему кораблю, дабы не привлечь своей красотой внимание галерных рабов, многие из которых были европейцами.
Корабль быстро скользил по спокойной воде, минуя один за другим очаровательные островки Эгейского моря. Хаджи-бей, как в свое время капитан Венутти, добровольно вызвался исполнять роль провожатого, но места здесь были, безусловно, интереснее, чем Ионический архипелаг. Они проплыли мимо Наксоса, где Тесей расстался с Ариадной. Миновали Хиос, где, согласно преданию, родился Гомер, и Лесбос, родину легендарной поэтессы Сапфо. Последний остров в седьмом столетии до нашей эры считался центром земной цивилизации.
Через какое-то время корабль юркнул в Дарданеллы, которые в древние времена имели другое название — Геллеспонт. Пролив был четыре мили в длину и от одной до четырех миль в ширину. Вдоль него по берегам возвышались сторожевые башни османской армии, значение которых для защиты Константинополя трудно было переоценить. Они являлись своего рода удаленными наблюдательными пунктами, и если бы в проливе показалась армада вражеских кораблей, в Константинополе немедленно узнали бы об этом. Дарданеллы выходили в Мраморное море. Плавание подходило к концу.
В последний вечер Хаджи-бей позвал девушек в свою просторную, располагавшуюся на корме каюту. Возле наглухо закрытых дверей остались два свирепых немых стражника. Хаджи-бей предложил девушкам опуститься на подушки, разложенные вокруг низкого круглого столика, велел рабу принести легкие закуски и сел рядом со своими подопечными.
— А теперь, милые дети мои, я должен провести с вами очень важный разговор. Как вам уже известно, я ага киаляр, то есть старший евнух султана Баязета. Я облечен большой властью и хочу употребить ее на то, чтобы исправить зло. Надеюсь, вы мне в этом поможете…
Много лет назад, когда моему хозяину пришла пора жениться, он остановил свой выбор на красивой черкесской девушке по имени Киюзем. Именно она стала его первой женой, или, как мы говорим, кадиной. Спустя год она родила ему красивого здорового сына, которого назвали Мустафой. Однако пока она была беременна и не могла делить ложе с моим властелином, султан взял себе вторую кадину, сирийку по имени Бесма. Когда маленькому Мустафе исполнилось полтора года, Бесма родила султану другого сына. Принца Ахмеда.