Гарики предпоследние. Штрихи к портрету

Губерман Игорь Миронович

*

Хоть лестна слава бедному еврею, но горек упоения экстаз: я так неудержимо бронзовею, что звякаю, садясь на унитаз.

*

На север и запад, на юг и восток, меняя лишь рейсов названия, мотаюсь по миру — осенний листок с российского древа познания.

*

Блажен ведущий дневники, интимной жизни ахи-охи, ползет

из-под его руки бесценная херня эпохи.

*

Я не мог на провинцию злиться — дескать, я для столицы гожусь, ибо всюду считал, что столица — это место, где я нахожусь.

*

Похожа на утехи рыболова игра моя, затеянная встарь, и музыкой прихваченное слово трепещет, как отловленный пескарь.

*

Зря поэт с повадкой шустрой ищет быстрое признание, мир научен Заратустрой: не плати блядям заранее.

*

Мне сочинить с утра стишок, с души сгоняя тень, — что в детстве сбегать на горшок — и светел новый день.

*

Когда горжусь, как вышла строчка, или блаженствую ночами, в аду смолой исходит бочка, скрипя тугими обручами.

*

Где жили поэты, и каждый писал гораздо, чем каждый другой, — я в этом квартале на угол поссал и больше туда ни ногой.

*

У сытого, обутого, одетого является заноза, что несчастен, поскольку он хотел совсем не этого и должен быть искусству сопричастен.

*

Был мой умишко недалек и не пылал высоким светом, однако некий уголек упрямо тлел в сосуде этом.

*

Век меня хотя и сгорбил, и унял повадку резвую, лирой пафоса и скорби я с почтительностью брезгую.

*

В радужных не плаваю видениях — я не с литераторской скамьи, ценное в моих произведениях — только прокормление семьи.

*

Впадали дамы в упоение, и было жутко жаль порой, что я еблив гораздо менее, чем мой лирический герой.

*

Приметой, у многих похожей (кивнув, я спешу удалиться), — недоданность милости Божьей с годами ложится на лица.

*

Время всё стирает начисто, оставляя на листе только личное чудачество в ноте,

слове и холсте.

*

Полезности ничто не лишено, повсюду и на всем есть Божий луч, и ценного познания пшено клевал я из больших навозных куч.

*

Мы пишем ради радости связать все виденное в жизненной игре; и пылкое желанье досказать на смертном даже теплится одре.

*

Хотя поэт на ладан дышит, его натура так порочна, что он подругам письма пишет, их нежно трахая заочно.

*

Будет камнем земля, будет пухом ли — все равно я на небо не вхож, а портрет мой, засиженный слухами, — он уже на меня не похож.

*

Все было в нем весьма обыкновенное, но что-нибудь нас вечно выдает: лицо имел такое вдохновенное, что ясно было — полный идиот.

*

В организме какие-то сдвиги изменяют душевный настрой, и мои погрустневшие книги пахнут прелой осенней листвой.

*

Мечта сбылась: мои тома, где я воспел закалку стали, у всех украсили дома, и все читать их перестали.

*

Я в тексты скрылся, впал и влез, и строчки вьются, как тесьма, но если жизнь моя — процесс, то затухающий весьма.

*

Смешно подведенье итога, я был и остался никто, но солнечных зайчиков много успел наловить я зато.

*

Господь вот-вот меня погасит, зовя к ответу, и понесусь я на Пегасе с Парнаса в Лету.

Евреев большинство еще и ныне

блуждает, наслаждаясь, по пустыне

В пыльных рукописьменных просторах где-то есть хоть лист из манускрипта с текстом о еврейских бурных спорах, как им обустроить жизнь Египта.

*

Евреев выведя из рабства, Творец покончил с чудесами, и путь из пошлого похабства искать мы вынуждены сами.

*

Да, искрометностью ума по праву славен мой народ, но и по мерзости дерьма мы всем дадим очко вперед.

*

С банальной быстротечностью хотя мы все умрем, еврейство слиплось с вечностью, как муха — с янтарем.