Гарики предпоследние. Штрихи к портрету

Губерман Игорь Миронович

*

Всегда бурлил, кипел и пенился народный дух, и, мстя беде, он имя фаллоса и пениса чертил воинственно везде.

*

Понятие фарта, успеха, удачи постичь не всегда удается: везде неудачник тоскует и плачет, в России — поет и смеется.

*

Свобода обернулась мутной гнусью, все стало обнаженней и острей, а если пахнет некто светлой

Русью, то это — засидевшийся еврей.

*

На всех осталась прошлого печать, а те, кто были важными людьми, стараются обычно умолчать, что, в сущности, работали блядьми.

*

Свободу призывал когда-то каждый, и были мы услышаны богами, и лед российский тронулся однажды, но треснул он — под нашими ногами.

*

Присущий и воле, и лагерным зонам, тот воздух, которым в России дышали, еще и сейчас овевает озоном извилины шалых моих полушарий.

*

Чего-нибудь монументального все время хочется в России, но непременно моментального и без особенных усилий.

*

Все так сейчас разбито и расколото, оставшееся так готово треснуть, что время торжества серпа и молота — стирается, чтоб заново воскреснуть.

*

Тягостны в России передряги, мертвые узлы повсюду вяжутся; лишь бы не пришли туда варяги — тоже ведь евреями окажутся.

*

Воздух еще будет повсеместно свеж, полезен жизни и лучист, ибо у России, как известно, время — самый лучший гавночист.

*

Россия свободе не рада, в ней хаос и распря народов, но спячка гнилого распада сменилась конвульсией родов.

*

Хоть густа забвения трава, только есть печали не избытые: умерли прекрасные слова, подлым словоблудием убитые.

*

А прикоснувшись к низкой истине, что жили в мерзости падения, себя самих мы вмиг очистили путем совместного галдения.

*

Всюду больше стало света, тени страшные усопли, и юнцы смеются вслед нам, утирая с носа сопли.

*

Как витаминны были споры в кухонных нищих кулуарах! Мы вспоминали эти норы потом и в залах, и на нарах.

*

Мы свиристели, куролесили, но не виляли задним местом, и

потому в российском месиве — дрожжами были, а не тестом.

*

Кто полон сил и необуздан, кто всю страну зажег бы страстью — в России мигом был бы узнан, однако нет его, по счастью.

*

Настежь раскрыта российская дверь, можно детей увезти, русские кладбища тоже теперь стали повсюду расти.

*

Хотя за годы одичания смогли язык мы уберечь, но эхо нашего молчания нам до сих пор калечит речь.

*

Народ бормочет и поет, но пьяный взгляд его — пронзителен: вон тот еврей почти не пьет, чем безусловно подозрителен.

*

Берутся ложь, подлог и фальшь, и на огне высокой цели коптится нежный сочный фарш, который мы полжизни ели.

*

Мы крепко власти не потрафили в года, когда мели метели, за что российской географии хлебнули больше, чем хотели.

*

Народного горя печальники надрывно про это кричали, теперь они вышли в начальники, и стало в них меньше печали.

*

Мне до сих пор загадочно и дивно, что, чуждое Платонам и Конфуциям, еврейское сознание наивно — отсюда наша тяга к революциям.

*

Мы поняли сравнительно давно, однако же не раньше, чем воткнулись: царь вырубил в Европу лишь окно, и, выпрыгнув, мы крепко наебнулись.

*

Я брожу по пространству и времени, и забавно мне, книги листая, что спасенье от нашего семени — лишь мечта и надежда пустая.

*

Судьба нас дергает, как репку, а случай жалостлив, как Брут; в России смерть носила кепку, а здесь на ней чалма внакрут.

*

Тут вечности запах томительный, и свежие фрукты дешевые, а климат у нас — изумительный, и только соседи хуевые.

*

Забавно здесь под волчьим взглядом повсюдной жизни колыхание, а гибель молча ходит рядом, и слышно мне ее дыхание.

*

Ничуть былое не тая, но верен духу парадокса, любить Россию буду я вплоть до дыхания Чейн-Стокса.