Гарнизон не сдается в аренду

Костюченко Евгений Николаевич ""

— А как же наши в санчасти?

— Какие ваши? Врачиху вашу уже обработали, так что она уже не ваша, а наша, — сказал Сто Седьмой. — Потерпи до вечера. Ты позвонил?

— Позвонил, — сказал Гранцов. — Дочка ответила мужским голосом.

— Вот так, — сказал Сто Седьмой. — Отец по командировкам всю жизнь, а дочка уже невеста. Попробуй усмотри за ней. У тебя-то есть дети?

— Где-то есть, наверно, — пожал плечами Гранцов. — Так, значит, до вечера потерпеть? Ладно.

Он не собирался терпеть до вечера, и отправился проведать Гошку с Региной по одному из подземных переходов, который соединял с бункером кладовку санчасти.

Осторожно

закрыв за собой крышку люка, он услышал голоса. В соседней палате кто-то монотонно читал непонятные стихи, и каждый куплет сопровождался репликами слушателей.

Гранцов уже решил было отправиться обратно в бункер, как вдруг в коридоре раздались шаги. Он быстро прикрыл люк ковриком, поставил сверху стул и сам уселся на него.

Дверь распахнулась, и человек на пороге изумленно уставился на Гранцова.

«Живу я тут», — собирался ответить Гранцов на его неизбежный и логичный вопрос. Если вместо вопроса будут какие-то агрессивные поползновения, Гранцов захватит его как «языка». Но ни один из этих вариантов не пригодился.

— Мы ждем тебя, — сказал человек. — Идем со мной, все уже собрались.

В соседней палате на полу расселись люди в старых джинсах и выцветших майках. Среди них стояла блондинка (Гранцов уже видел ее, когда она прибирала в штабе). Она улыбнулась и жестом пригласила его присесть — на пол. Он опустился на корточки у самой двери, потому что не собирался тут засиживаться. Сзади кто-то ласково похлопал его по плечу. Вадим обернулся и увидел, что ему протягивают белый стаканчик с какой-то темной жидкостью. Только сейчас он заметил, что у всех вокруг были в руках такие же одноразовые стаканчики, у кого пустые, у кого еще нет. «Лотосовый чай», — шепнули сбоку. Гранцов вспомнил о том, что медики института умеют заваривать чай по-особому. Наверное, в стаканчике какой-то психотропный напиток. «Да что мне будет с одного глотка. И не такое пили», — усмехнулся Вадим. Он попробовал теплую сладкую влагу, да и опорожнил стакан залпом. Никакого эффекта.

— Посмотрите в окно, —вещала блондинка . — Вечное небо. И вечные облака, которые меняются каждую секунду. Вечное озеро и вечные волны, которые ни мгновения не стоят на месте. Вечный лес и вечные деревья, которые обновляются каждой весной. И только человек, который стоит в центре природы, пытается остаться неизменным.

Это бессмысленно. И это противоречит истинным законам. Законам природы. И законам Бога, если вы верите в него. Невозможно остаться неизменным. Мы меняемся независимо от нашей воли и наших прихотей. Мы меняемся вопреки всем надуманным законам общества и государства.

И я жила когда-то по этим законам. Я училась в школе, училась в институте, училась на курсах групповодов. Я водила интуристов по моему прекрасному городу. Мне нравилась моя работа. Мне нравилось, что я зарабатываю много денег. И мне неважно было, как оценивает меня любой другой человек. Меня интересовало только одно. Я хотела жить все лучше и лучше. Мне нужны были все новые и новые удовольствия. Хорошо одеваться. Хорошо питаться. Путешествовать. Менять мебель. В конце концов выйти замуж за иностранца и жить за границей. Таким был мой жизненный план. Но это был план смерти. Какое счастье, что я вовремя остановилась.

Я возродилась. Я выжила. И хотя новая жизнь дала мне все то,

к чему я стремилась в прежней жизни — я путешествую, я хорошо питаюсь и одеваюсь — да, у меня есть все это, но не это главное. Главное, что я смогу выжить, постоянно возрождаясь.

Она опустилась на пол, и тут же другая женщина неловко встала, и, глядя в окно, принялась рассказывать о себе. Ей было очень стыдно, что в прежней жизни она торговала в комиссионном магазине. Всю жизнь провести среди чужих вещей… Следы чужих судеб и страстей оставались на ее руках… (Она показала свои руки). Она жила чужой жизнью и получала за это комиссионные. Зато теперь у нее все свое.

И вдруг поднялась Регина. Гранцов с трудом удержался, чтобы не кинуться к ней и не увести отсюда, разметав всю эту братию.

Радостным, странно дрожащим голосом она начала рассказывать о себе. В прежней жизни ей, оказывается, довелось быть главврачом призывной комиссии. И она подписывала липовые документы, чтобы освободить от воинской обязанности чьих-то сынков. За них просили большие люди. Наверно, кто-то получал за это деньги. Ей денег не давали. Зато у нее были прекрасные отношения со всякими начальниками. Да, дети «нужных» родителей не шли в армию. А вместо них отправлялись по-настоящему негодные к службе ребята, потому что надо было выполнять план призыва. И теперь она надеется возродиться, чтобы служить больным и несчастным людям.

Она села, и все повернулись к Гранцову. Он невольно встал, и, с удивлением слыша свой изменившийся голос, вдруг начал говорить:

— Я всю жизнь мечтал стать военным…

Словно холодный обруч сдавил виски и лоб. Он чуть не зажмурился от внезапной боли где-то в глубине головы. Его голос дрожал, и дыхания не хватало до конца фразы. Но пока он говорил, боль отступала, и возникало приятное ощущение легкости. С каждым словом он как будто освобождался от груза и, казалось, вот-вот оторвется от земли.

— Мой отец был начальником заставы… и мое детство прошло… на южной границе, среди песков, ящериц, овчарок и зеленых фуражек. Отец погиб… Нелепо. Разбился на мотоцикле. Не любил ездить в закрытой машине. Его столько раз просили, чтобы он не гонял на своем «Днепре». Но он все равно не пользовался служебным газиком. Он просто не доверял ни одному водителю. Верил только себе. И разбился. Точнее, его сбил пьяный водитель самосвала. Что было дальше? Мать снова вышла замуж, и мы уехали в Ленинград. Но я мечтал вернуться в пески… Я поступил в училище, и я был отличным курсантом, потому что начальник училища знал моего отца, и мне нельзя было хоть в чем-то быть вторым. Только первым. Никто в училище не знал, что я бываю в доме начальника. Перед самым выпуском я женился на его дочери. Я служил в отличной дивизии, и у меня была отличная рота…

Он чувствовал, как постепенно разжимается холодный обруч на его голове, и голос становился ровнее. Но и легкость исчезла, и ноги ощутили опору.

— Каждый офицер мечтал служить за границей. Но еще больше об этом мечтали офицерские жены… Я попал в загранку, потому что этого добилась моя жена. Потом она говорила, что я женился на ней по расчету. И мамочка ее всю жизнь припоминала мне эту первую командировку. Так бы и сгнил в капитанах, если б не генеральская дочка… А может, они и правы? Может, и был у меня какой-то расчет, только я сам его не понимал… Но это ерунда. С расчетом или без расчета, но я снова вернулся в пески. Картина: ящерицы взлетают по бархану, оставляя цепочку следов…