Гарпия
Шрифт:
Плотийские войны числились по разряду мелких, локальных войнишек. В учебниках это зовется движением народов. Безземельный сброд волной двигался на юго-восток, захватывая плодородные края Тифея. Распахивались долины, вырубались леса; в горах, дырами в головке сыра, возникали штольни. Это не слишком радовало коренных обитателей – фавнов, стокимов, гарпий. Но их мнение никого не интересовало, а восстания подавлялись с исключительной жестокостью.
Конфликт перешел в стадию партизанской войны. Аборигены брали знанием местности и животной привычкой существовать в трудных условиях гор и лесов. Пришельцы – численностью и беспощадностью к «тварям». Власти поощряли движение нищих масс, сперва – солдат, вскоре – поселенцев, готовых в любой момент опять взяться за оружие.
В архивах сохранились воззвания сенатов и лейб-канцелярий:
«Огромные участки плодородной земли ждут приложения вашего труда. Ваше прилежание будет вознаграждено. Каждый капитан, который предводительствовал отрядом в сорок человек, получит восемьсот акров хорошего леса, четырех волов, одного быка, трех коров и четыре свиньи. Командир двадцати пяти человек получит шестьсот акров земли, двух волов, две коровы и четыре свиньи. Рядовым бойцам в придачу к земельному участку выдадут сельскохозяйственный инвентарь; их наследникам подтверждается безусловная собственность на землю. Ремесленники также отлично устроятся на новом месте, ибо продукты здесь дешевы, а работы сколько угодно…»
Стимфала захватили во время налета стаи гарпий на поселок рудокопов. Идея обращения хомобестий в рабство еще не была окончательно отвергнута и запрещена законами колоний. Поэтому Стимфалу оставили жизнь. Ему и другим пленникам собирались подрезать крылья – верней, сжечь кончики маховых перьев. После такой операции полет становился невозможным, если не считать полета в никуда, вниз головой со скалы на гальку берега.
Ковыляющий гарпий, приземленный калека – что может быть страшнее?
– Он дрался до последнего, – сказали Кристобальду Скуне, когда гипнот, возвращаясь в лабораторию, остановился в поселке на ночлег. – Сильный, падлюка. Ничего, отработает…
– Это не работник, – ответил маг. Он смотрел гарпию в глаза, и тот отвечал гипноту прямым взглядом, не отворачиваясь. Цепь, которой Стимфал был прикован к стене форта, тихонько звенела, будто жаловалась. – Это боец. Продайте его мне. Вам не будет от него пользы.
Скуна мог бы принудить рудокопов отдать ему Стимфала даром. Простые, незамысловатые люди – таких легко подчинить. Но что-то подсказало гипноту: нельзя. Не из-за жителей поселка – назавтра они скажут друг другу, что поступили верно, отдав пленника магу, и сами поверят в это.
Но Стимфал не простит, если его украдут, словно вещь.
Равного – выкупают.
Гипнот отдал за деда Келены все, что имел при себе. И подписал долговое обязательство на приличную сумму. Кузнец снял с гарпия цепь и плюнул в сердцах. У кузнеца при налете погиб сын. Следовало бы, конечно, свернуть крылатому гаденышу его тощую шейку. Но деньги есть деньги. Сына не вернуть, а дочь выходит замуж, нужно приданое…
– Пойдем, – сказал гипнот, не прибегая к своему мастерству.
И Стимфал пошел за ним, не пытаясь взлететь.
Ночевка в поселке сорвалась. Спать им довелось в горах – маг оставил там собранную группу хомобестий, благоразумно не приглашая их завернуть к рудокопам. Прижавшись к теплому боку здоровяка-сатира, Кри втихомолку следил за новеньким. Нет, гарпий не намеревался удрать, хотя имел к этому все возможности. Ищи иголку в сене, а птицу – в небе…
– Три года. Он прожил в моей лаборатории три года. И улетел лишь тогда, когда я закончил эксперименты. «Ты не скучаешь по дому?» – спрашивал его я. Он пожимал плечами. Знаете, гарпии умеют очень выразительно пожимать плечами. Нам так не дано. «Совсем-совсем? – спрашивал я. Жестоко, да. Но мне было непонятно: отчего он врет своему спасителю, другу, наконец! – Ты не тоскуешь за семьей?» Я еще не знал, что гарпии не умеют тосковать по утраченному или далекому. Уверен, оставив меня, он часто вспоминал Кристобальда Скуну – но без грусти или иного чувства. Так вспоминают математическую формулу…
Работать со Стимфалом оказалось труднее всего.
Сатир или леонид, псоглавец или русалка – эксперименты шли, будто карета по мощеной дороге. Войдя с хомобестией в уни-сон, гипнот создавал конфликтные ситуации, управляя грезой, следил за действиями подопытного в иллюзорном бою – и фиксировал в своей колоссальной памяти, не упуская наимельчайшей подробности. Хитрый удар копытом, пикирование на добычу, мертвая хватка на горле жертвы – все добросовестно копировалось Скуной.
Но гарпий…
В первый раз, войдя в уни-сон со Стимфалом, он был потрясен способом входа. Обычно видение складывалось частями, на манер мозаики. Спокойный, не требующий контроля процесс. Но Стимфал засыпал иначе – проваливаясь в «око бури», в центр бешеного урагана, сражаясь с ветром, и наконец вылетая в полностью готовый, сформированный мир сна.
Мага гарпий нес на руках, защищая от буйства стихий.
Никогда раньше Шестирукий Кри не сталкивался с такой обидной беспомощностью, как в данном случае. Гипнот не мог повлиять на развитие сна. Любая попытка смоделировать необходимую ситуацию не имела последствий. Так падает перо в бездну – ни следа, ни звука.
К счастью, гарпий оказался добросовестным сотрудником. Выяснив, что требуется магу, Стимфал сам находил приключений на свою пернатую задницу. Он устраивал разнообразные баталии и терпеливо воевал, пока гипнот, высаженный в безопасном месте, наблюдал и запоминал.
Закончив, гарпий поднимал Скуну и нес дальше. Во сне он выглядел иначе, чем в реальной жизни. От птицы оставались только огромные крылья – всегда разного цвета. В остальном гарпий был зрелым, хорошо сложенным мужчиной.
– Ах да, еще когти. Когти у него оставались: кривые, страшные…
– Вам это не мешало? – спросил Кручек, любопытный до всего нового. – Я имею в виду изменение облика. Мне кажется…
Гипнот отрицательно покачал головой: чуть-чуть, скорей намек, чем полноценное движение. Шевельнулись тонкие руки. Человеку, хорошо знакомому со Скуной, а здесь таким был лишь Серафим Нексус, это говорило ясней ясного – маг взволнован сверх меры, окунувшись в воспоминания.
– Нет. Не мешало. Ухватки оставались те же самые…